Сказочник №13   ≡ ╳
  • Сказки
    • Авторские
    • Народные
    • Русские
    • Сборник
    • Для маленьких
    • Лингвистические
  • Рассказы
  • Стихи и басни
  • Былины
  • Загадки
Skip to content

Мама — рассказ Сергея Баруздина для детей

Мама — рассказ Сергея Баруздина для детей

 
Отец умер три года назад, когда ей, Зине, было тринадцать. Умер он далеко, на пограничной заставе, где был в командировке, и в Москве, на похоронах, они прощались не с отцом, а с закрытым цинковым гробом. Мама была совершенно беспомощна, и похороны организовали сослуживцы. Их, военных, было много, и еще был военный оркестр и салют. Мама стояла с замершим восковым липом, не плакала, ничего не говорила, и Зина придерживала ее за руку, чтобы не упала. Так же молча сидела она и на поминках, и все быстро разошлись, а потом легла и спала больше суток, и Зина ходила вокруг на цыпочках, боясь разбудить ее.

 
Полгода они жили странно, почти не общаясь друг с другом. Правда, мама по-прежнему ходила к себе на ткацкую фабрику, ее наградили орденом по итогам пятилетки и избрали депутатом, и портрет ее висел на районной доске Почета. Зина каждый день видела, эту доску по пути в школу и из школы. Но дома мама была замкнута. Готовила, стирала, и все. И телевизор почти не смотрела. И Зина не знала, как подобрать к ней какие-нибудь ключи, заставить встряхнуться. Пыталась и про школу рассказывать, придумала даже какую-то смешную историю, будто влюбилась, но и это не действовало.
 
Зина сама было уже отчаялась, стала плохо спать по ночам, но как раз тут-то все и началось.
 
* * *
Лето было на закате. Зина сидела у открытого окна, смотрела, вдыхала горячий пробензиненный воздух. Окно выходило на шумную людную улицу. По ней шли лафеты с готовыми стенами — по соседству домостроительный комбинат. Вокруг было много зелени, но от духоты она не спасала.
 
Мама пришла вечером не одна.
С ней рядом стоял мужчина — высокого роста, с розовым тонким лицом и небольшими бачками на висках. От него сильно попахивало спиртным.
 
— Дядя Коля, — сказала мама. — Познакомься!
 
Он протянул Зине потную руку:
 
— Дядя Коля.
 
Мама была оживленна до неузнаваемости. Она хлопотала на кухне и у стола, а потом они ужинали и пили чай. Зина не прислушивалась к их разговору и сама молчала.
После чая сказала:
 
— Я пойду.
 
И ушла в отцовскую комнату, вернее, в кабинет, как его звали при папе.
Она слышала, как за стеной мама и дядя Коля смеялись, как потом включили телевизор.
Зина смотрела на часы и все ждала, когда дядя Коля уйдет. Но он не уходил.
В начале двенадцатого мама зашла в кабинет.
 
— Может, ты здесь ляжешь? — спросила она Зину.
— Хорошо, мама, — согласилась она и поняла, что дядя Коля остается.
 
Зина перенесла свою постель в кабинет и забралась под одеяло. Включила радио.
Парней так много холостых,
А я люблю женатого, пело радио.
 
Дядя Коля приходил каждый вечер и оставался ночевать. Приходил он все время навеселе и часто приносил с собой вино или коньяк. Они выпивали вместе с мамой.
 
Мама совершенно преобразилась. Лицо ее порозовело, она стала разговорчива, как прежде, при папе, следила за прической и одеждой.
 
Только с Зиной она разговаривала мельком, на ходу:
 
— Ты как?..
— В школе ничего?..
— Ну, будь-будь!..
 
* * *
А Зина, закрывшись в отцовском кабинете, делала уроки, а потом долго смотрела на стены. Здесь был отцовский офицерский кортик, который он получил от министра обороны. Под стеклом грамота с шестью благодарностями Верховного Главнокомандующего Сталина за войну. И фотографии, фотографии, фотографии… Отец в семнадцать лет — в красноармейских погонах с первыми медалями. Отец в сорок пятом в Берлине, уже старший лейтенант. Мама-школьница и мама-студентка, когда они познакомились. Они вместе на Красной площади, и под этой фотографией подпись рукой отца: «Бывший старый холостяк. 1961». На ней отец уже с погонами майора и колодочками в три ряда. А мама совсем молоденькая. Первая фотография Зины в шестьдесят втором. Ей год. Потом папа, мама и Зина в шестьдесят восьмом, когда она пошла в школу. И последняя фотография в семьдесят пятом. Тридцать лет Победы. Отец полковник. Колодочки в четыре ряда. Рядом мама, почти сегодняшняя.
 
На улице было уже темно. Из окна веяло приятной прохладой. Ярко горели окна витрин, лебедеобразные фонари вдоль улицы, мягко шуршали колеса троллейбусов и машин.
 
Зина смотрела и думала, как же они жили всю эту долгую жизнь. Хорошо жили. Никогда никаких сцен, никаких недоразумений. У отца были золотые руки. Он и купить все мог, и приготовить, и дома убраться. «Ты отдыхай!» — говорил он часто маме, и она действительно отдыхала с книжкой или возле телевизора, а отец скоро и просто справлялся с домашними делами. У них часто бывали гости, и тут отец брал все хлопоты на себя — и купить, и стол накрыть. А к Зине он относился… Зина знала, что для него она была особой — поздней и единственной. И если признаться, она любила отца чуть-чуть больше мамы. Это он ее водил в детский сад, а по вечерам домой, а летом обязательно придумывал какую-нибудь «мужскую», как он говорил, поездку дней на десять — двенадцать. Были они в Крыму и на Кавказе, на далеком Иссык-Куле и в Прибалтике, в Кижах и в Молдавии. Это когда Зина уже училась в школе. Мама не любила этих путешествий и не скрывала этого. Она была домоседкой. Она с беспокойством отпускала их в ближние и дальние странствия и очень радовалась, когда они возвращались. Так радовалась, что даже не спрашивала, что они видели, где побывали. А Зина очень гордилась этими поездками. Всюду, так или иначе, они встречались с пограничниками, и Зина видела и понимала, как пограничники любят и ценят ее отца. Вот и на похоронах его было так много пограничников. И сослуживцев из Москвы, и специально приехавших с далеких и близких границ, особенно с китайской, где он неожиданно умер.
 
* * *
К вечеру собиралась гроза. Где-то вдали ухало. На пустыре за церковью в лесах изредка сверкала молния. Но дождя не было. Только ветер вздымал пыль на мостовой и тротуарах, подгонял спешащих пешеходов.
 
Дядя Коля пришел один, без мамы.
 
— А где мама? — спросила Зина.
— У нее партбюро, — сказал дядя Коля.
 
Сейчас от него пахло больше, чем обычно.
 
Раньше он никогда не заходил в папин кабинет (может, только когда Зины не было?), а тут не только зашел, а и уселся в кресло. Зина демонстративно села за папин стол.
 
— Да, да, — говорил дядя Коля, рассматривая фотографии на стене. Они как раз все висели над столом. А кортик, кусок пробкового дерева, нивхская деревянная маска, голова леопарда — дальневосточные подарки отцу — над кушеткой, на которой спала Зина. — Музей! — воскликнул дядя Коля. Зрачки его сузились на монгольский лад. Он, кажется, улыбнулся. — Да, кой-чего не хватает! — заметил он.
— Чего ж это? — не поняла Зина.
— Да хотя бы моей фотографии с твоей мамой.
 
Ох как Зина возненавидела его в эту минуту! Ее всю передернуло.
Дядя Коля не заметил.
 
— Не согласна? — спросил он.
— Нет, — категорически отрубила она.
— Что ж это так? — поинтересовался он.
 
«Не хочу видеть вашу физиономию», — хотелось сказать Зине, но она сдержалась.
Спросила:
 
— А кто вы маме?
 
Он хмыкнул:
 
— Ну, хотя бы вроде муж.
— Я такого мужа не знаю! — отрубила Зина.
— Ну и даешь, даешь! — засмеялся дядя Коля.
 
И вдруг замолчал, посерьезнел, стал каким-то жалким.
 
И стал доказывать Зине, как им будет хорошо с ним, у него какая-то особая работа и связи, он все может достать, а она, Зина, уже совсем взрослая девушка, и ей многое нужно — и одеться, и поесть повкуснее, — а он, а он…
 
Зина закрыла уши руками.
 
Ей хотелось ударить его, выгнать из квартиры, чтобы он больше никогда здесь не появлялся, а сейчас — хотя бы из папиного кабинета. «У него сальное лицо, сальные, мокрые руки, и весь он…» — думала она.
 
— Замолчите! — резко крикнула Зина. — И уходите… отсюда, — добавила она.
— Я уйду, уйду, — засуетился он, вставая и направляясь к двери.
 
В коридоре он даже оделся и хлопнул дверью.
«Слава богу», — подумала Зина.
Но через полчаса он вернулся вместе с мамой.
 
— Что у вас тут произошло? — Мама бросилась к Зине, не раздеваясь.
— Ничего, — холодно сказала Зина.
— А все же? — повторила мама.
— И все же ничего, — подтвердила Зина и ушла в папин кабинет, закрыв за собой дверь.
 
Гроза так и громыхала где-то по соседству, небо разрезали молнии. Ветер налетал порывами на деревья и шелестел листвой.
 
«Противно!» — сказала про себя Зина.
 
* * *
С мамой они так и не объяснились. Мама несколько раз спрашивала, но Зина стояла на своем: «Ничего!»
 
А к дяде Коле стала приглядываться.
 
Пьяница — это ей было ясно.
 
«Старше мамы, лет на десять старше, — отмечала про себя. — Папа тоже был старше мамы лет на пятнадцать, но он не выглядел стариком. А этот — старик».
 
Зина не знала, где и кем работает дядя Коля, но ей казалось, что он снабженец. Вот и домой к ним без конца приносит какие-то дефицитные продукты, а маме дарит дорогие вещи: оренбургский платок, брючный костюм, югославские туфли.
 
И еще он казался ей каким-то неумытым.
 
«Может, во мне ревность говорит? — думала Зина. — Нет, это не ревность. Да, я любила и люблю папу. И мама его любила. И я хочу, чтобы мама была счастлива. Но только не с этим!..»
 
* * *
В их классе многие увлекались плаваньем, благо бассейн «Динамо» был рядом. Зина ходила уже второй год в бассейн. Ходила вместе с одноклассниками — подружками и мальчишками. Правда, абонемент на этот год выпал неудачный — сеанс вечерний, с шести часов. И все же в бассейне было хорошо и летом, и зимою.
 
Однажды она, как всегда, пришла в бассейн к шести часам, встретила своих и стала раздеваться.
 
— Пошли! — крикнула она, выходя из кабинки.
 
И вдруг она увидела в бассейне маму и дядю Колю. Мама была худенькая, ладная, подтянутая, в голубом купальнике со звездочкой на груди, а рядом стоял обрюзгший дядя Коля с вываливающимся брюхом.
 
Зина инстинктивно подалась назад.
 
«Лишь бы не увидели».
 
— Ты что? — спросила одна из подружек.
— Я сейчас, — сказала Зина. — Идите, идите.
 
Она растерялась.
 
«Ведь мама же знает, что я хожу в бассейн. И ничего мне не сказала».
 
Зина с минуту смотрела в открытую дверь, как мама и дядя Коля спускаются в воду, потом резко повернулась и стала одеваться.
 
Дома Зина с нетерпением ждала возвращения мамы. Судя по всему, мама и дядя Коля впервые были в бассейне, и Зина ждала, что мама что-то скажет ей.
 
Мама и дядя Коля вернулись в восемь. Мама была возбужденная, веселая.
Поздоровалась — и ничего.
Дядя Коля поклонился, поставил на стол бутылку.
«Забыла», — решила Зина.
 
* * *
День был сегодня отличный: ясный и свежий. По небу гуляли бледные облака, в воздухе пахло листвой и свежескошенным сеном. На газонах трещали ручные косилки.
 
У Зины было прекрасное настроение. Она получила комсомольский билет.
 
Еле дождалась вечера.
 
— Мамочка, смотри, — подбежала она к двери, как только появилась мама, а за ней дядя Коля.
— Поздравляю, — сказала мама и чмокнула Зину в щеку.
— Это надо отметить, — сказал дядя Коля.
 
Зина повернулась и ушла к себе. Дверь закрыла.
Мама возилась на кухне и у стола. Зина слышала.
Наконец открыла дверь:
 
— Идем ужинать.
— Я не хочу, — сказала Зина.
— Ты что, поела?
— Да, — сказала Зина.
— Как хочешь.
 
Она ушла, прикрыв дверь.
Зина весь вечер просидела одна. Кое-как доделала уроки. Потом смотрела на фотографии.
Подумала: «Только его здесь и не хватает!»
Она слышала, как в столовой смеялись мама и дядя Коля. Потом — как они включили телевизор.
Зина не выходила.
Прошел час и другой.
Телевизор щелкнул. Выключили. Мама на кухне гремела посудой. Наконец и там стало тихо.
Зина продолжала сидеть за папиным столом.
Часы показывали половину двенадцатого.
 
— Ты что не спишь? — Мама появилась в ночной рубашке.
— Не хочу, — сказала Зина.
 
Мама прикрыла дверь и подошла к ней:
 
— Ты почему злишься?
— А почему ты замуж не выходишь? — резко спросила она.
— Ах, вот ты о чем? — Мама будто удивилась. — А если я не хочу?
 
Зина молчала.
 
— А знаешь, что я его выгоню? Скоро. Может быть, даже завтра?
 
У Зины подскочили брови:
 
— Как?
— А вот так!
 
И она вышла, даже не сказав «спокойной ночи».
 
* * *
И раньше Зина ничего не понимала, а теперь запуталась вовсе.
 
На следующий день дядя Коля действительно не пришел. Пришел другой — молодой, моложе мамы, в очках на горбатом носу. Представился Зине:
 
— Валерий Алексеевич.
 
Мама опять восторженно хлопотала вокруг, не зная, как угодить Валерию Алексеевичу. А тот стеснялся, молчал и от робости, видимо, называл Зину на «вы».

Читать еще:  Рысь, глухарь, заяц и косуля - сказка Эдуарда Шима о природе

Валерий Алексеевич был приятнее дяди Коли. Он оставался дома допоздна, Зина уже засыпала, но утром его никогда не оказывалось.

«То ли ночью ушел, то ли рано утром», — думала Зина.

Так было с полгода. Пропал Валерий Алексеевич так же неожиданно, как и появился.

И буквально следующим вечером на смену ему пришел дядя Жора. Этот был опять сед и стар, и ростом ниже мамы на полголовы, и еще заикался.

Дядя Жора ночевал до утра и утром никуда не торопился, долго сидел в ванной, и Зина не успевала умыться. Мельком она слышала, что Валерий Алексеевич был доцент, а дядя Жора — художник. У него даже была своя мастерская.

— Приезжай ко мне, Зинуля, в гости, покажу свои работы.

Дядя Жора опять обращался к ней на «ты» и противно называл ее Зинулей, и руки у него были сухие, шершавые, и сам он напоминал пересохший сухарь.

Летом дядя Жора, а потом и мама предложили Зине поездку по Волге до Астрахани, но Зина наотрез отказалась:

— Нет, нет, нет, я еду в лагерь вожатой!

И уехала на две полуторных смены и была счастлива, что она не дома, не видит не только дядю Жору, но и маму.

А в конце августа, когда вернулась домой, дяди Жоры уже не было, и никого не было, и мама была опять грустная, молчаливая, и все у нее валилось из рук.

По вечерам они уже не ужинали (мама давала деньги: «Перекуси где-нибудь»), и даже чай иногда не пили, и не включали телевизор. Зина опять ходила в бассейн, а зимой еще и на каток ЦСКА по соседству и старалась возвращаться попозже.

Много раз собиралась поговорить с мамой. Подходила, прижималась к ней, вот-вот соберется, но так у нее ничего и не получалось. И сама мама ни о чем не заговаривала, и в душе Зина обижалась.

«Ведь уже не маленькая, — думала она. — Чужих ребят мне доверяют, а тут…»

Мерно отстукивали на стене старинные часы, когда-то приобретенные папой. Ходил влево-вправо могучий медный маятник, отсчитывал время. Каждые полчаса слышался тихий мелодичный бой.

И может, впервые сейчас Зина подумала о времени. Как медленно и как быстро идет оно. Кажется, еще только вчера ходила в первый класс, а теперь скоро кончать школу. Кажется, еще только вчера дома все было так хорошо, а сейчас вот и папы нет.

И фотографии — свидетельницы времени. Красноармеец. Старший лейтенант. Майор. Полковник. Мама молодая и сейчас. И она, Зина, — от крошечной до почти нынешней.

Время идет, идет, идет, а ничего еще не сделано.

И у мамы. Эти дяди Коли, Валерии Алексеевичи, дяди Жоры.

Читать еще:  Волк, ворон и горный баран - чукотская народная сказка

На работе маму ценят и любят, Зина знала, а дома — все кувырком, все случайно, как будто и время остановилось. Неужели так можно жить?
 
* * *
Перемена пришла как раз зимой. Он пришел в один из февральских вечеров вместе с мамой — высокий, обветренный морозом, в майорской форме, чем-то очень напоминавший отца. От него пахло морозом и свежим снегом.
 
Зина сразу поняла, что где-то видела его, но где — никак не могла вспомнить. А он был в меру скромен и вежлив, не лез к Зине в друзья, но вместе с тем разговаривал с ней, как с равной. Когда шел умываться, спрашивал у мамы и у Зины, не нужна ли им ванная. Уходя на работу, интересовался, что купить, принести к вечеру. Если курил, то спрашивал разрешения.
 
И мама рядом с ним была оживленная, но без суеты и нарочитой приподнятости.
 
Его звали Василием Петровичем. Лет ему было сорок, может, чуть побольше.
 
Приходил Василий Петрович ежедневно, но не вместе с мамой (кроме первого раза), а чуть попозже. И приносил с собой какое-то спокойствие и солидность.
 
Зине он понравился сразу, и у них установились хорошие, добрые отношения. Василий Петрович даже, пожалуй, с большим интересом, чем мама, интересовался ее школьными делами и вообще всем — катком, бассейном, книгами, которые они читали. Часто они закрывались в кабинете и говорили об отце, которого Василий Петрович знал многие годы.
 
— Ведь я моложе твоего папы ровно на десять лет и многому научился у него. Это мы потом подружились, а сначала я ходил у него в учениках. На войне я не был, по возрасту не попал, и тут опыт Сергея Константиновича мне очень был нужен, — так приблизительно говорил Василий Петрович.
 
И рассказывал о том, как они вместе с отцом объездили за эти годы почти все границы и как им вообще повезло, что они оказались в погранвойсках, и что вести политическую работу среди пограничников дело особое и увлекательное.

— На границе мирного времени не бывает, — добавлял он.

От Василия Петровича Зина узнала, что отец ее с отличием окончил после войны Высшее военно-политическое пограничное училище, потом служил на далекой Камчатке и только позже попал в Москву, в Политуправление погранвойск.

Теперь Зина вспомнила, откуда она знает Василия Петровича.

— Я вас на папиных похоронах видела, — сказала она.

— Да, я летал за Сергеем Константиновичем в Читу, когда все это случилось. И потом вот с гробом в Москву Грустное это было путешествие.

Он говорил о папе, как о живом.

— А вы? — спрашивала Зина.

— А я познакомился с Сергеем Константиновичем как раз на Камчатке, — говорил Василий Петрович. — Служил у него в подчинении. Комсоргом был. А потом не без его участия попал в то же училище, которое и он кончал. Из училища сразу в политуправление, где служил Сергей Константинович. Так наша дружба и восстановилась.

Мама, накрыв на стол, приглашала их:

— А ну, заговорщики, ужинать!

— Мы не заговорщики, — оправдывалась Зина.

Зине хотелось куда-нибудь пойти с Василием Петровичем или поехать, хотя бы на границу, как они ездили с папой. И обязательно чтобы мама была рядом. Но ее никуда не звали.

Она вспомнила дядю Колю.

Вот с Василием Петровичем она бы с удовольствием сфотографировалась. И с мамой. И пусть бы эта фотография висела в папином кабинете. Ведь папе не было бы обидно. Они с папой были друзьями.

Но Василий Петрович не предлагал…

Прошли зима, весна и лето.
 
Лето они провели на даче, которую снял Василий Петрович, и Зине было совсем не скучно, поскольку там была дочь Василия Петровича Маша, Зинина ровесница. Маша была девочкой тихой и замкнутой, но они подружились. Зина как-то быстро сошлась со спокойной Машей. От Маши Зина узнала, что мать ее очень давно, когда Маше было пять лет, погибла в геологической экспедиции, что папа потом не женился, жили с бабушкой, но и она умерла.
 
— Я очень хочу, чтобы папа женился на твоей маме, — говорила Маша. — А ты?
 
Зина вспомнила дядю Колю, Валерия Алексеевича, дядю Жору и осторожно согласилась:

— Пожалуй…

Они уже вернулись с дачи в Москву, когда она как-то заикнулась об этом маме. Василий Петрович был в командировке.

Зина так и сослалась на Машу.

— А Маша говорит, что очень хочет, чтобы вы с ее папой поженились.

Мама задумалась.

Потом сказала:

— Не знаю, Зинок, не знаю…

Зина молчала.

Ей было немного горько, что мама не советуется с ней.

— Боюсь я после всего, — продолжала мама. — Сейчас все так хорошо и просто, а если официально — как-то будет… Да ну, хватит об этом!

Так опять у них не получилось разговора.
 
* * *
Это случилось в ноябре.

Зима в этом году пришла ранняя и устойчивая. Каждый день шел снег, и транспортеры еле успевали очищать улицы. Дворники вовсе не справлялись со снегопадом. Тротуары сузились, и пешеходы с трудом пробивались по узким тропинкам меж бесконечных сугробов.

Зина не помнит, чтобы мама когда-то болела и обращалась к врачу, а тут она пошла в поликлинику и вернулась удрученной:

— Видимо, придется ложиться в больницу. Ни Василий Петрович, ни Зина не поняли, что случилось.

— Говорят, какие-то спайки и нужна операция, — сказала мама.

Василий Петрович ходил куда-то с мамой, что-то выяснял.

Через неделю маму положили в больницу.

В больнице был карантин, и Зину не пускали туда.

А Василий Петрович получил специальное разрешение и ежедневно после работы бывал у мамы.

После больницы он, как и прежде, приезжал домой, и Зина с нетерпением ждала его:

— Ну, как?
 
Василий Петрович рассказывал, как Зине казалось, очень осторожно и передавал ей записки:
«Зинок! У меня все хорошо. Как ты? Как в школе? Помогай Василию Петровичу. Целую! Твоя мама».
«Очень скучаю по тебе, Зинок! Очень хочу видеть! Не знаю, когда снимут карантин. Целую! Мама».
«Береги, Зинок, Василия Петровича! Очень он внимательный и хороший. Навести его Машу. У меня все хорошо. Целую! Мама».
 
Зина расспрашивала Василия Петровича, что делают с мамой, чем лечат, когда операция.
 
— Операция на следующей неделе, — говорил Василий Петрович. — Видимо, во вторник. А сейчас капельница. Уколы разные. Исследования.

Зине казалось, что Василий Петрович чего-то недоговаривает, скрывает от нее.

Но что? Как узнать? Зина не знала.

К Маше она заезжала после школы не раз, да и Маша дважды к ней приезжала. Ходили они и на каток, но лед был еще плохим.

В день операции Зина отпросилась из школы и поехала чуть свет в больницу. Дальше гардероба ее не пустили. Вскоре появился Василий Петрович с Машей.

— А как же ты со школой? — спросила Зина у Маши.

— Меня отпустили.

Василий Петрович разделся, набросил халат.

— Посидите, девочки! — сказал он и направился к лифту.

Время тянулось медленно. Они почти не разговаривали. Смотрели на часы: десять, пол-одиннадцатого, одиннадцать, половина двенадцатого.

Василий Петрович появился около двенадцати, тяжело присел рядом на лавку, сказал:

— Только сейчас закончили. Привезли в послеоперационную палату. Она спит. Я через стекло видел.

— И что нашли? — Зине не терпелось узнать подробности.

Василий Петрович словно не расслышал ее.

— Давайте собираться, — сказал он и направился к гардеробу.

Потом они вышли, и Зина опять спросила:

— Василий Петрович, так что все-таки у мамы?

— Не знаю, Зина, не знаю! Ничего не берусь сказать, — неопределенно ответил он.

У метро они попрощались. Василий Петрович поехал на работу. Маша — в школу. Зина решила в школу уже не идти — пошла домой.

Вечером Василий Петрович сказал:

— Маме, кажется, легче.

— Вы были у нее?

— Был.
 
Через несколько дней Зина опять стала получать от мамы записки, бодрые и обычные, как будто никакой операции не было. Она ходила на рынок — покупала гранаты и грецкие орехи. Дома выжимала сок и колола орехи. Василий Петрович отвозил это все в больницу вместе с Зиниными записками. Еще доставал крабы и черную икру. Маму уже перевели в свою палату. В конце декабря Василий Петрович достал елку и украшения, установил ее в маминой палате.
 
Новый год Зина встретила с Машей. Смотрели по телевизору «Голубой огонек». Василий Петрович был у мамы в больнице.
 
* * *
Январь был снежный и вьюжный.
Город напоминал снежную целину. Крыши, улицы, тротуары — все утопало в снегу. А он продолжал валить и валить.
Вскоре после Нового года Василий Петрович принес радостное известие:
 
— С завтрашнего дня в больнице снимают карантин. Ты поедешь?
— Конечно, как же! — воскликнула Зина.
— Только приезжай к шести, как и я, — попросил Василий Петрович. — И…
 
Он не договорил.
 
Весь день Зина ждала вечера. И на уроках, и после. Ничего не лезло в голову. Сходила на рынок, купила три свежих огурца и одну помидорину. Дорого, но мама любила. Выжала гранатовый сок. Запас гранатов был. Без конца болталась по квартире, смотрела на часы. Четыре, полпятого, пять, половина шестого. Тут собралась, оделась.
 
В больнице разделась, получила халат, поднялась на четвертый этаж. Больные лежали и в коридоре на раскладушках. Она нашла номер палаты.
 
В палате было четыре койки и раскладушка у окна. И если бы не Василий Петрович, уже сидевший у мамы, она бы не узнала ее.
 
Мама с желто-синим осунувшимся лицом лежала на высоко поднятых подушках. Вид у нее был измученный, только глаза блестели. Голову она держала плохо — голова качалась. Рядом стояла капельница. Резиновая трубка тянулась к руке.

Читать еще:  Колобок - краткое содержание и смысл русской народной сказки

— Вот и Зина, — как-то неестественно бодро сказал Василий Петрович.

Зина чмокнула маму в щеку и не знала, что спросить, что сказать.

Василий Петрович взял у нее сумку, спросил:

— Принесла? Сейчас мы попьем. Ох, и зеленые огурчики, помидор! Прекрасно. Это мы поедим.

Он уверенно хлопотал вокруг мамы, а она смотрела на него и на Зину какими-то виноватыми глазами.

Зина молчала.

Василий Петрович дал маме несколько ложек гранатового сока. Потом передал помидор и огурец, посолил, взял вилку:

— Понемножку.

Мама ела с трудом.

В палату принесли ужин.

Мама посмотрела и сказала:

— Я не буду.

Сказала устало, словно ей было тяжело говорить.

И дышала тяжело, с хрипами.

— Ну хотя бы ложечку каши! — попросил Василий Петрович.

— Нет, — коротко ответила мама.

Обратилась к Зине:

— Ты как?

Зина хотела сказать: «Не волнуйся, все хорошо, мамочка», но осеклась, боясь, что эти слова прозвучат не к месту.

— Ничего, — сказала она.

Они еще немного посидели вместе, и мама, кажется, задремала.

— Ты иди, — шепнул Василий Петрович, — и подожди меня внизу.

Зина, совершенно обескураженная, вышла.

Внизу она долго ждала Василия Петровича.

Наконец он появился.

Сказал:

— Договорился о ночном дежурстве. Целая проблема.

Оказывается, Василия Петровича ждала у подъезда машина.

Он открыл Зине дверцу, сел рядом с ней.

— Женя! К Дементьевым! — сказал он шоферу.

А Зина даже не поздоровалась с водителем.

В машине она спросила у Василия Петровича:

— Это очень серьезно?

— Очень, — ответил он сразу, не раздумывая.
 
* * *
Приемные дни в больнице были не каждый день. И назавтра Зина не поехала. Сидела дома, ждала Василия Петровича.
Его не было долго.
В девять зазвонил телефон:
 
— Зина, это ты?
 
Зина почувствовала недоброе:
 
— Я. А что, Василий…
— Немедленно приезжай в больницу!
 
Зина помчалась. Бегом на метро, потом на троллейбусе, еще с километр пешком.
Василий Петрович ходил по вестибюлю в распахнутом халате, курил.
Увидев Зину, подошел к ней, обнял:
 
— Крепись, девочка!
— Что? — не поняла Зина.
— Все, — сказал Василий Петрович.
 
Зину пробрал озноб, потом ударило в жар. Глаза заволокло.
 
Придя в себя, она спросила:
 
— А я?.. Мне можно туда?..
— Может, не надо? — неуверенно сказал Василий Петрович.

— Надо! — решительно сказала Зина.
— Ну, пойдем, — согласился Василий Петрович.
— Когда? — спросила Зина в лифте. Она еще не могла смириться со страшной мыслью.
— Полчаса назад. В двадцать один ноль пять, — ответил Василий Петрович.
На четвертом этаже они прошли по коридору до знакомой палаты. В палате мамина койка была прикрыта ширмой. Капельницы уже не было. Василий Петрович приподнял простыню.
Лицо теперь у мамы было не желто-синее, а белое.
Василий Петрович опустил простыню, сказал:
— Пойдем.
Потом они сидели в ординаторской. Дежурный врач налил им по стакану горячего чая, пододвинул сахар. Они о чем-то говорили с Василием Петровичем, но Зина не понимала.
Она пила обжигающий чай и старалась представить себе мамино лицо, только что виденное, но не могла. Видела маму с папой, с дядей Колей, с Валерием Алексеевичем, с дядей Жорой, с Василием Петровичем, а теперешнее не могла.
Домой они возвращались на перекладных. Машины уже не было.
 
* * *
— Женю я отпустил, — сказал Василий Петрович.
На улице мела метель, выл ветер, было люто холодно.
— Как все это было? — спросила Зина.
— Когда я приехал, — сказал Василий Петрович, — мама меня уже не узнала. Она была на наркотиках. Только в начале десятого широко открыла глаза, вроде узнала, хотела что-то сказать, и все… Я держал ее голову…
Дома Василий Петрович позвонил Маше. Все сказал.
— Ты ложись, я тут, — добавил он.
Сами они долго не ложились. Зина бесцельно бродила по квартире, Василий Петрович за ней. Потом вскипятил чайник.
Сказал:
— Попей!
— Я не хочу, — ответила Зина, но села тут же на кухне и обхватила руками горячую чашку. Ее всю трясло.

Словно вспомнив о чем-то, Зина вдруг спросила:

— Может, не к месту, но… Вы знали, Василий Петрович, что было с мамой потом, после папы?

Он подтвердил:
— Знаю. Она сама мне все рассказала…
Потом помолчал и добавил:
— И я не судил ее строго, а сейчас тем более.
Зина не спросила почему.
Внутренне она, кажется, понимала, что сказал бы Василий Петрович. Мама чувствовала приближение того, что случилось сегодня, и вот…
Словно угадывая ее мысли, Василий Петрович сказал:
— Единственно, чего не могу простить себе, что не уговорил маму оформить наш брак. Пожили бы, как люди…
 
* * *
Они шли с кладбища к электричке. Зина, Маша и Василий Петрович. Народу на похоронах было много. Люди с ткацкой фабрики. Несколько военных из политуправления. Даже кто-то из райкома и райсовета. Говорились речи, но Зина их не воспринимала. Она видела мамино лицо и красные подушечки с двумя орденами и тремя медалями. «Как у папы, как у военных», — думала Зина.
— Девочки, не сердитесь, но машину я отпустил. Начальство! — говорил Василий Петрович.
Маму похоронили рядом с папой, в той же ограде. На папиной могиле стоял небольшой гранитный камень. Над маминой — груда венков и цветов.
Было сумеречно, пасмурно. Под ногами скрипел снег.
Они опять помолчали.
Подходя к станции, Зина спросила, вспомнив свидетельство, которое видела в эти дни у Василия Петровича:
— А что такое острая сердечная недостаточность?
— Это диагноз, — сказал Василий Петрович и добавил: — Смерти. Как бы конечный результат.
— А не конечный? — спросила Зина.
— Ты же знаешь, — объяснил Василий Петрович. — Увы, рак. Когда была операция, там были сплошные метастазы…
 
* * *
На следующий день к вечеру Зине позвонил Василий Петрович:
— В школе была?
— Нет.
— Пойдешь завтра. Хорошо?
— Хорошо.
— А сегодня к семи часам собери вещи, самое необходимое, и жди нас с Машей.
— Но я… — хотела сказать Зина.
— Никаких «но», — решительно произнес Василий Петрович. — Жди! Поедем к нам!
У Зины все валилось из рук. Кое-как она что-то засунула в чемодан и портфель, оставшийся от папы.
В семь приехали Василий Петрович и Маша. Взяли вещи, спустились вниз, сели в машину.
— Женя, домой, к нам, — сказал Василий Петрович шоферу.
 

Читать другие произведения Баруздина

Выбирайте и читайте

  • Сборник сказок
  • Авторские сказки
  • Народные сказки
  • Докучные сказки
  • Лингвистические сказки
  • Математические сказки
  • Рассказы
  • Загадки
  • Стихи и басни
  • Былины
  • Пословицы
  • Поговорки
  • Колыбельные песни


© 2008 – 2024, Сказочник №13. Рассказы, сказки и стихи — электронная библиотека.

Карта сайта
Статьи