Украинская сказка
Жил себе богатый мужик. Было у него три сына, двое — умные, третий — дурак. Самый меньшой — и вовсе-то он не дурак, а прикидывался. Было у отца несколько пар волов, вот и послал он двух умных сыновей в степь пахать, а этот дома остался. Поехали они на три дня. Приезжают домой, а меньшой и говорит:
— Что ж, тату, они пахали, а я сеять поеду. Отец и говорит:
— Ты, сын, еще и по свету ходить не способен, как же ты сможешь хлеб сеять?
А тот как пристал, как начал, вот и уговорил отца. Набрал себе три мешка пшеницы, поехал на то самое место сеять. Посеял. Едет домой, попадается ему навстречу старик, спрашивает:
— Куда, земляк, едешь?
— Домой еду, — говорит.
— А где ты был?
— Ездил в степь пшеницу сеять. А старик ему и говорит:
— Как приедешь домой, скажи отцу, матери и братьям, чтобы шли пшеницу жать.
Сел парубок на подводу и задумался: «Как же оно так, не успел я и посеять, а она уж и уродила? Дай-ка пойду погляжу».
Поехал назад, посмотрел. Сорвал несколько колосков напоказ домой, а пшеница-то уродилась такая, что лучше и не надо. Воротился домой, отцу ее показывает, чтобы жать ехал. А отец сидит за столом и думает
— Что оно, — говорит, — сын, счастье ли нам такое иль несчастье? Только ты поехал сеять, а уж и пшеница поспела?
Взяли они косы, поехали косить, а люди дивуются, — ведь только сеют, а они уже косят, а дело было осенью. Скосили они пшеницу, сложили, обмолотили и стали продавать. Жили они бедно, а как начали продавать пшеницу, вот и построили, себе дом. Отец женил всех сыновей. Самого старшего женил на крестьянской дочке, среднего — на поповской, а самого маленького — на генеральской.
Умерли отец с матерью, остались сыновья одни на хозяйстве и деток уже дождались. Родился у самого меньшого сын — ему уже семь лет, а он все в люльке лежит. Ходит дурень, гуляет, и начали его разные господа срамить, что богатый он, это, мол, верно, а дитя такое, что семь лет ему уже, а все в люльке лежит! Идет он от стыда домой и плачет. Думает: «Господи боже ты мой, что оно такое — несчастный я, что ли, что дитя у меня такое?»
Вдруг попадается ему навстречу старая старуха. (А он, мальчонка-то этот, прикидывается, на самом деле он — богатырь.)
— О чем, — окликает его, — ты, купеческий сын, плачешь? (А старуха эта, она тоже знает, о чем он плачет, да не признается.)
Начал он рассказывать:
— Да вот дитё у меня такое неудалое… А она спрашивает:
— А ты хотел бы, купеческий сын, чтоб его на свете не было?
— Хотел бы, — говорит.
— Так ступай, — говорит она, — на базар, купи семь пудов канату да еще тележку железную. Как придешь домой, положишь в нее подушку и его положишь туда, возьмешь веревку потолще и отвезешь его, спящего, в лес.
И сказала она ему:
— Как придешь в лес, найдешь толстый дуб поразвесистей. Выберешь ветку, чтоб не обломалась, привяжешь в четыре ряда этот канат (как люльку веревкой подвязывают) и положишь на него доску, а на доску положишь подушку, потом положишь его и поколыхаешь (а был он сонный, он спал, залег спать на семеро суток). А как положишь его на подушку, то сразу поколыхай, а сам беги без оглядки.
Если б отец оглянулся, то Семилеток весь бы тот лес на нем обломал.
Спал он, не спал, а семеро суток проспал. Если б эти семеро суток дома проспал, то было б ему, пожалуй, двадцать лет. И была бы у него вся сила богатырская.
Проснулся он и говорит:
— Что оно такое, то я дома спал, а теперь в лесу?
Вот встряхнулся он и упал наземь, да и загруз по самые колена в землю. Ходит теперь, раздумывает: «Дороги не знаю, летать не умею». Ходит, сам с собой разговаривает. Нашел он дуб толстый и высокий, потрогал, чтоб не обломался. (А он уже хорошо знает, что есть в нем сила, — так весь лес и зажал бы в обхват, но!..)
Взобрался он на дуб и начал осматриваться, не видать ли где какого села или слободы. Села не увидел, а заметил в лесу двухэтажный дом, черепицею крытый. «Ну, — думает себе, — коли слезу вниз — то дороги не найду. Летать — не умею». Начал он руками хвататься, на ветки опираться и пошел поверх дерев, как птица.
Прилетает он туда, к этому дому, а легко спуститься не может, и упал вниз, сильно зашибся. Входит туда в дом, а там нет никого, сидит только старая-престарая старуха и его спрашивает:
— Зачем, добрый молодец, сюда явился? Он отвечает:
— Ты, старая ведьма, меня сперва напои, накорми, а потом спрашивай.
Встает она живо с печи, достает кувшин молока, ставит на стол и кладет ему булку. Он подымается и благодарит бабушку.
— Спасибо, — говорит, — тебе, бабушка, за добрый обед. Ну теперь, бабушка, спрашивай, зачем я к тебе пришел.
Она спрашивает:
— Какого ты роду и кто ты таков?
— Я, — говорит, — Сверхдуб (такое сам себе имя дал).
— Зачем же ты, — спрашивает, — сюда пришел?
— Да вот, если бы где век мне дожить, наняться к кому-нибудь.
Она ему говорит:
— Есть у меня двое сыновей, они в чистое поле поехали. Я без них ничего не ведаю; вот приедут домой и дадут распоряжение.
А он ей и говорит:
— А мне тут ничего не будет, если я их дожидаться буду?
А она отвечает:
— Есть у меня такое место, где тебя спрятать. Они не узнают, а как станут догадываться и начнут на меня сердиться, я скажу им слово, они и уедут из дому, а я тебя выпущу.
(Дело известное, коль мужик голоден, то приедет домой, жену ругает, а корчмарь голоден, богу молится.)
Приезжают они домой; не успели и в двери войти, а она булок напекла, вот пораззевали они рты, а она им булки сует! (они — змеи). Кидает, пока досыта не наелись. Потом входят они в комнату, а самый старший и говорит:
— Фу-фу, руською костью смердит? А она им отвечает:
— Вы, — говорит, — по свету летали, руськой кости нанюхались, вот вам оно и кажется.
А потом продолжает:
— Тут ко мне такой молодец приходил, что лучшего и не надо. Приходил наниматься, сказал, что служил бы, покамест не прогнали бы. (А сам-то он надеется, что долго не служил бы.)
Сыновья ей отвечают:
— А почему ты его нам не показала?
Вот подымает она тотчас подушку и одеяло и вытаскивает его. Ну, встает он тогда, они с ним здороваются: — Здорово, молодец! А он не знает, как им и отвечать. Потом они его спрашивают:
— Зачем ты, молодец, сюда зашел, волей-неволей или своею охотой?
А он отвечает:
— Была б моя воля, не пришел бы к вам, да вот неволя заставила, пришел наниматься.
Ну, они ему и говорят:
— Нам такого не надо; нас двое братьев, а ты будь третьим — младшим. Что? Согласен? А не согласен, так мы тебя враз съедим!
Он отвечает:
— Согласен!
Ну, теперь отдали они ему ключи от своего хозяйства — там, где лежит овес, где мука, где крупа, где одежда. И повели его по всем кладовым да амбарам, показали, где что лежит, повели его на конюшню, открыли ее, видит он — стоят двенадцать лошадей в стойле. Ну, самый старший Змей и говорит:
— Ухаживай, брат, за этими конями.
А была там под одной крышей еще конюшня. Змей ключей ему от нее не дал и говорит:
— Вот тебе, брат, и все хозяйство. Всюду ходи, пей, гуляй, на лошадях катайся, а сюда не заглядывай.
Побыли два брата дома, а потом и говорят младшему:
— Мы оставим тебя на хозяйстве, а сами к дядюшке в гости поедем.
Оседлали коней, поехали. Подождал он день, другой, пил себе, гулял, на лошадях катался, а на третий день дал лошадям поесть, накормил их хорошо, повел на водопой. Привел их с реки, поставил в конюшню, подстелил соломы, засыпал овса, а сам ходит по конюшне, рассуждает: «Что оно значит, что по всему хозяйству меня водил, а сюда не привел и ключей мне не дал?» И думает: «Что же я буду за молодец, ежели сюда не загляну?» Пошел в дом, лежит та баба, спит. Открывает он шкафчик, Глядь — два ключика. Взял он эти два ключика, приходит туда, а они как раз туда и подходят. Отпер он конюшню, стоит там пара коней. Один конь свежую пшеницу жует, а другой золото. Вот и думает он себе: «Что оно такое? Тот молодую пшеницу жует, а этот — золото? Дай-ка я подложу этому золото, пускай поест». Засучил рукава по локти, всунул одну руку в золото — вдруг стала рука золотая; всунул другую — и та золотой стала. Взялся он за голову, и голова стала золотою. Надел шапку, спустил рукава, входит в дом и сказывает:
— Ой, — говорит, — бабушка, больно я провинился. (А она уже давно о том знает, ведь она волшебница.)
Она ему и говорит:
— Ну, теперь, дитя мое милое, я б рада была, чтобы ты живой остался, да вот как приедут, то съедят тебя по косточке. Теперь, — говорит, — сынок, бери себе коня да уезжай, куда хочешь.
Он пошел, подковал коня, но не так, как куют все, а поставил подковы задом наперед, будто он ехал оттуда, — чтобы след потерялся: туда следу нету, а сюда есть. Оседлал коня и поехал. Выходит бабушка и говорит:
— Погоди, дам я тебе на дорогу гостинец. (Она жалеет его потому, что он был собою очень красивый.)
Выносит она ему щетку, гребень, чем коноплю чешут, и платочек. Спрашивает он ее:
— А как этими вещами распоряжаться? Она ему отвечает:
— Садись на коня, езжай да примечай: как будет ветер, буря шуметь, ты брось этот гребень позади себя, а сам мчись во всю прыть! Чтобы проскочил!
Выехал он со двора, а конь ему и говорит;
— Сойди, — говорит, — и полезай мне в правое ухо, а в левое вылезь, и станешь ты еще краше.
Выехал он со двора и сделал так, как сказал ему конь. Едет, а конь говорит:
— Езжай, не зевай, бури не дожидайся, а поглядывай: будет тебе за тридевять земель видно, как ворона полетит, так скажи.
(Конь вставил ему такие зоркие очи.)
Едет он, видит — летит за тридевять земель ворона, а конь и спрашивает:
— Ну что, видать тебе что-нибудь?
— Вижу, за тридевять земель — ворона летит. А конь ему говорит:
— Бери гребень, бросай позади себя, а сам мчись во весь опор!
Бросил он гребень, сам проскочил, и вырос позади него такой лес, что ему и конца-края нет, и такой высокий, что в самое небо верхушками уперся. Змей мог бы его перескочить, да слишком высокий, а густой — не пролезешь, а большой — не объедешь! Отъехал Сверхдуб несколько верст, а Змей уже долетел до того лесу.
— Ну, — говорит, — хитер, догадался.
Гонял Змей, гонял по всему свету, не нашел конца-края и вверх прыгал, да не перескочит. Нанял он тогда пильщиков, дорогу ему прорезать. Пока нанимал, пока воротился, пока их к месту доставил, а тот все дальше и дальше уходил. Приходят пильщики, проложили ему просеку, а конь уже знает, что Змей будет опять за ним гнаться, и говорит хозяину:
— Езжай, не спи, не зевай да назад поглядывай. Могут еще две беды на пути случиться; как те две беды вынесем, все горе сбудем.
Едет, оглянулся — летит снова ворона. Конь его спрашивает:
— Видишь что-нибудь?
— Вижу, — говорит, — можно ехать года четыре, пока та ворона нагонит.
А конь ему в ответ:
— Ты на четыре года не рассчитывай, а рассчитывай на четыре секунды. Оглядывайся, — говорит, — почаще.
Не успел конь пройти и десять шагов, оглянулся Сверхдуб, а ворону стало уж за версту видно. Говорит конь:
— Бросай щетку позади себя, а сам мчись во всю прыть вперед.
Бросил он щетку, и не успел конь два шага ступить, как позади него курган на весь свет сделался, да такой вышины, что вершина в самое небо уперлась! Прибегает к кургану Змей:
— Э, — говорит, — догадался!
Бегал-бегал Змей по всему свету, не нашел конца-края. Прыгал вверх — не перескочит! Воротился назад и пока грабарей нанимал, тот дальше умчался. Прокопали ему дорогу. Опять Змей за ним гонится, а конь и спрашивает Сверхдуба:
— А ты, — говорит, — спать здорово хочешь?
— Хочу, — говорит, — очень.
— Перетерпи, — говорит, — еще эту беду, езжай на мне, не дремли да чаще поглядывай!
Едет на коне, оглянулся назад, стало ему ворону видно, ну, как за три версты видать. Проезжает дальше, а конь говорит:
— Махни назад платочком, вот он уже нас нагоняет.
Махнул Сверхдуб назад платочком — и разлилось позади него море на весь свет, нет ему ни конца ни края, а глубиной — настоящая бездна!
Подъехал Змей к морю и молвит:
— Эге, хитрый какой!
Скакал, нельзя перескочить — широкое.
— А дай, — говорит, — может, я его выпью? Начал пить, не успел два раза глотнуть и лопнул. Вот и говорит конь Сверхдубу:
— Теперь я тебе вовсе не нужен. (Конь был не богатырский, а волшебный. А Сверхдубу богатырский конь надобен.)
— Теперь ты можешь себе идти куда знаешь, а меня, — говорит, — накорми, чтобы мог я домой добраться, а то я идти не в силах.
А Сверхдуб и спрашивает коня:
— Чем же мне тебя накормить? Конь ему отвечает:
— Ступай вон в тот лес, нарви дубов, поломай их на куски и зажги, пусть они сгорят, я этого пепла поем.
Он и рад стараться: пошел скорым шагом, нарвал дубов, поломал их на куски и зажег. А горели куски не больше трех минут и потухли. Пошел Сверхдуб, нашел в степи вола, снял с него шкуру, сделал решето, просеял на решете угли (это он для коня так старался, ведь негоже было б коню такие угли есть). Дал ему, тот и наелся.
— А теперь, — говорит конь, — ступай куда знаешь, л я домой пойду.
Вот зашел Сверхдуб в дремучий лес и лег поспать, ведь долго не спал он. Спал, не спал, а двенадцать суток проспал. Проснулся и думает: «Куда же я теперь пойду?»
Шел и набрел на деревню. Смотрит Сверхдуб, а перед ним большая экономия, богатый помещик живет. Думает Сверхдуб: «Как бы это мне туда зайти?»
Входит он в усадьбу в летнее время в рукавицах и в зимней шапке (нельзя ему ни шапки, ни рукавиц снимать, а то увидят, что руки и голова у него золотые). Выходит к нему пан и говорит:
— Здорово, молодец! Чего ты пришел, молодец? А он ему отвечает:
— Да вот хотел бы наняться. Пан и говорит:
— У меня давеча свинопас рассчитался, если хочешь, то нанимайся свиней пасти.
— Все одно — работать, а деньги плати. Подрядился Сверхдуб у пана за пятьдесят рублей и на хозяйской одежде. Привел его пан в дом, дал пообедать и, не теряя времени, повел его в степь, где свиней пасти, ведь свиньи-то были голодные. Водил он его по своим степям всюду, указал все места и говорит:
— Вот моя земля, а за эту межу не пускай, то земля Змеева, а как пропустишь, Змей свиней съест и тебя заодно.
Поехал пан домой.
Пасет Сверхдуб свиней на указанном месте и боится: он ведь без всякого оружия. Пригоняет вечером свиней домой и говорит пану:
— Дай мне двадцать пудов прядева и десять пудов сапожного вару, я батог себе сделаю.
А пан смотрит на него. «Неужто, — думает, — он такой подымет?» И не долго думая (были у него свои конопляники) отвесил ему двадцать пудов прядева и десять пудов смолы. Начал Сверхдуб плесть батог и сплел его толщиной в самую толстую колесную ступицу, а длиной саженей этак в двадцать. Сплел он тот кнут, осмолил его, а пан все поглядывает.
— Ну, а теперь, — говорит, — отлей мне кнутовище чугунное, чтобы было в восемнадцать пудов весом.
Вот пан ему и отлил. Сел Сверхдуб, выставил колено и как ударил кнутовищем по колену, так кнутовище натрое и раскололось! (Вот удалец был! Если б палкой ударить, и то больно бы было.)
Как увидел это пан, удивился, что такой малый, да удалый.
Говорит Сверхдуб:
— Жаль, пане, не годится оно. Сделайте мне в двадцать пять пудов да стальное.
Сделали они ему. Сел он так же, ноги расставил, ударил себя по колену — оно только зазвенело.
— Хорошее, самое в меру!
Прицепил он кнут и гонит в степь свиней на пастьбу, а пан думает: «Уж бери себе и свиней и все дочиста, только меня не трогай». Выгнал он свиней за ворота, как щелкнул батогом, будто из двух пушек грянуло! (Есть чем и щелкнуть!) Погнал он свиней пастись, да не на указанное место, а куда сам захотел. Знает он, где Змей, и погнал свиней прямо в Змеев сад. А Змей в доме спал, ничего не слыхал. Проснулся Змей, а в саду такое хрюканье, что весь сад так и дрожит. Рассердился тут Змей и прямо на него, думал, что Сверхдуб его испугается. А тот не долго думая как растянул свой кнутик и как хлестнет Змея по шее — так голова и отлетела!..
Вошел тогда Сверхдуб к нему в комнату: ходил-ходил, никого нету, — и не страшно ему там. Вышел из комнаты, ходит по саду, приглядывается. Видит — лежит посреди сада большая скала каменная. Он и говорит: «Что я буду за молодец, коль не разгляжу, что оно такое? Тут непременно какая-то вещь запрятана!» Взял пальцем-мизинцем поднял скалу, глядь — а там яма большая, а в яме три богатыря. Стал он с ними здороваться, а они так ослабли, что и голоса подать не в силах. Сверхдуб им говорит:
— Вылазьте, братцы, оттуда! А они ему отвечают:
— Мы хотя здесь с голоду и холоду пропадаем, да нам не привыкать стать, а ты чего сюда явился? Как прилетит Змей, он тебя съест и нас лютой смерти предаст.
А он говорит:
— Не бойтесь, братцы, этому не бывать!
Протянул им туда свой кнут, вытащил их. Ввел их в комнату, нашел кое-что закусить, а то они совсем отощали. Закусили они, а он пошел, поймал самого жирного кабана, оборвал на нем щетину, внес его. А была в доме плита, он плиту накалил и кинул в нее кабана, хорошо опалил. Потом вытащил, налил воды, набрал в амбаре пшена и начал готовить ужин. Наварил хорошего кулеша, сварил, как следует быть, поставил на стол, а сам пошел в подвал, достал водки бочонок. Вносит в дом, дает им по два стакана водки; выпили они и стали потом ужинать. Поужинали и благодарят его.
— Эх, — говорят, — благодарим мы тебя, братец, что ты нас из такой неволи освободил и накормил; а теперь будь что будет, большего горя не будет!..
Гонит Сверхдуб свиней домой, а богатыри ему, говорят:
— Есть у нас драгоценное кольцо, так вот мы дарим его тебе за то, что ты нас хорошо угостил.
Прицепил он то кольцо сзади к кнуту и волочит. Стало уже темно. А панночки того пана с вечера гуляли, смотрят, — по дороге будто звездочка катится. (Сказывают, что самоцвет вечером светится, но я не видел.) Выбегает самая младшая, самая красивая навстречу ему и спрашивает его:
— Что ты волочишь? Он отвечает:
— Да это я свиней гнал и по дороге его нашел, и сам не знаю, что оно такое.
Она просит его:
— Дай мне, — говорит, — эту штуку! А он ей говорит:
— Нет не дам. Коль пойдешь за меня замуж, тогда дам. Смотрит она на него, и хлопец-то он красивый, да нет у него ничего: вся одежда, что на нем, а хлеба — что в нем. Да к тому же боится, он такой сильный.
— Ладно, — говорит, — будь что будет, я за тебя пойду! Входит она в дом и говорит своему отцу:
— Пойду замуж за работника, который у нас служит. Отец говорит:
— Что ж, дело твое! Как хочешь, лишь бы меня он не трогал.
Вот через некоторое время и свадьбу справили.
Да не так-то дело делалось, как в сказке сказывалось. Через некоторое время присылает старший Змей пану приказ, чтобы выслал он ему свою младшую дочь на съедение. Послал тогда барин к самому государю, чтобы тот ему выслал несколько тысяч войска — одолеть этого Змея. А Сверхдуб сидит за столом, пьет чай, папиросу покуривает да усмехается, а пан сидит, слезами обливается, — жалко ему свою дочку. Спрашивает зять своего тестя:
— Чего вы плачете? Ежели я и то не плачу, мне-то ведь с нею жить!
Тесть отвечает:
— Разве же мне своего дитя не жалко?
А Сверхдуб говорит:
— Будь что будет, а большего горя не будет!
Вот и пришло от самого государя в приказе, что «в таком то, мол, месте, над таким-то морем, войско выставлено на счет того дела, что ты меня просил». Но Змея оно не одолело.
Присылает Змей во второй раз к пану, чтобы тот свою дочь высылал непременно да поскорей на съедение. Горько заплакал отец и велел кучеру запрягать пару коней, чтобы отвезти ее в указанное место. Попрощалась она с отцом-матерью. Приходит к мужу прощаться, а тот и спрашивает:
— Неужто я тебя больше не увижу?
Та ничего не сказала, только заплакала и поехала к Змею на съедение. Вот тесть и говорит зятю:
— Возьми себе, сынок, лучшего коня да поезжай посмотри на ее муку.
Пошел Сверхдуб на конюшню, выбрал наилучшего коня, вывел его за ворота и кличет:
— Сороки, вороны, слетайтесь на купецкое мясо! Схватил коня за гриву, тряхнул — только шкура в руках осталась. Свистнул, гикнул богатырским посвистом! Бежит его конь, так земля и дрожит, из ноздрей пламя пышет. Привозит конь всю богатырскую справу и все доспехи богатырские — шапку, копье и ружье. Садится он на своего коня, выезжает на указанное место. Приезжает туда, видит — она на каком-то столбе, слезами умывается, рукавами утирается. Приезжает он туда таким молодцем, что она его не узнает. А он тогда говорит:
— Подымайся, душенька, поищи мне в голове.
Она тому сильно обрадовалась. Встала, ищет у него в голове, а он ей и говорит:
— Как я задремлю, ты возьми вот этот молоточек и стукни меня по голове, я и встану.
Вот смотрит она, а на море такая волна подымается, даже по берегу волна скачет. Испугалась она, достает молоточек, но никак из кармана вытащить не может. Начала она тут плакать, и скатилась ее слеза ему на лицо. Он вскочил и говорит:
— Ах, душенька, как же ты меня больно обожгла!
— Я тебя, — говорит, — ничем не жгла, то моя слеза на лицо тебе капнула.
Вот плывет Змей. Доплыл до берега, говорит ей:
— Прыгай мне прямо в рот!
А она сидит, только усмехается. (А все-таки она не знает, что тут ее муж, думает, что это так себе, богатырь.) Змей рассердился за это:
— Что это за щеголь такой приехал ко мне? Эта девушка мне на ужин будет, а с тебя говядина послаще, на закуску будешь.
А Сверхдуб ему отвечает:
— Ты и одной ею подавишься.
Вылазит Змей из воды, кричит ему громким голосом, думает, что тот испугается, — говорит ему:
— Здорово, молодец!
— Здорово, здорово, Змей, нечистый дух! А Змей говорит:
— Что ж, добрый молодец, биться приехал иль мириться? Отвечает Сверхдуб:
— Не затем добрый молодец едет, чтоб мириться, а затем, чтоб сразиться!
Тогда Змей говорит:
— Дуй, готовь ток!
(Когда богатыри собираются биться, то на сырой земле не удержатся и делают ток.) Сверхдуб и говорит:
— Ах ты, Змей, нечистая сила, я к тебе в гости приехал, ты и дуй сначала!
Начал Змей дуть. Сделал он ток железный. Дунул Сверхдуб — сделал ток стальной. Дунул Змей — сделался ток чугунный. Дунул Сверхдуб — серебряный ток сделался. Змей дунул — сделался медный. Дунул богатырь — сделался золотой, и начали они сражаться. Бились до кровавого пота — друг друга не одолеют. Сверхдуб и говорит:
— Жена моя милая, отпусти мне моего коня на помощь! Она без разговоров, видя, что ему так плохо, отпустила коня. Конь как разогнался, и прямо Змея копытами по голове. Сверхдуб обрадовался, что есть ему подмога, еще поднатужился, а свою жену и не думает отдать Змею на съедение. Победил он Змея и пошел себе сторонкой, чтобы жена не заметила. Приезжает жена домой, а он лежит на подушках, такой, как был.
Она и говорит ему:
— Довольно, тебе, душенька, притворяться.
Упала перед ним на колени и поцеловала его. Встал он тогда, обнял, поцеловал ее. Пошли в комнату вдвоем с ней и стали в отцовских комнатах пировать. И не так это дело делалось, как сказка сказывается. Начали они жить, поживать да добра наживать. Я там был, мед-горилку пил, по бороде текло, а в рот не попало.