Украинская сказка
Когда-то был жаворонок-птица царем, а царицею мышь, и было у них свое поле. Посеяли они на поле пшеницу. Уродилась пшеница — стали они зерно делить. И оказалось одно зернышко лишнее. Говорит Мышь:
— Пускай оно будет мне! А Жаворонок говорит:
— Нет, мне!
Стали они думать, как быть? Пошли бы судиться, да нету никого старше: не к кому обратиться. Мышь и говорит:
— Давай я лучше его надвое перекушу.
Царь на это согласился. А Мышь схватила зерно в зубы и убежала в нору. Собирает тогда царь-Жаворонок всех птиц, хочет идти войною на царицу-Мышь; а царица зверей всех созывает, и начали войну. Пошли в лес, и только вздумают звери какую-нибудь птицу разорвать, а она — на дерево; или птицы начнут, летая, зверей бить. Так бились они весь день напролет, а потом сели вечером отдыхать. Оглянулась царица-Мышь — нет на войне муравьев. И велела она, чтоб к вечеру были непременно и муравьи. Явились муравьи. Велела им царица взобраться ночью на деревья и пообкусывать за ночь перья на крыльях у птиц.
На другой день, только стало светать, кричит царица:
— А ну, подымайтесь воевать!
И какая из птиц ни подымается, то и упадет наземь, а зверь ее и разорвет. Вот и победила царица царя.
Видит один орел, что дело плохо, сидит на дереве, не слетает, вдруг идет мимо охотник; увидел на дереве орла и нацелился в него. Стал его орел просить:
— Не бей меня, я тебе в большой беде пригожусь! Нацелился охотник второй раз, а орел опять его просит:
— Возьми меня лучше да выкорми, увидишь, какую я тебе службу сослужу!
Нацелился охотник в третий раз, а орел его опять просит:
— Ой, братец-голубчик! Не бей меня, лучше возьми с собой: я тебе великую службу сослужу!
Охотник поверил ему: полез, снял его с дерева, да и несет домой.
А орел ему говорит:
— Отнеси меня к себе домой и корми меня мясом, пока У меня крылья отрастут.
А было у того хозяина две коровы, а третий бык. Вот и зарезал хозяин для него корову. Съел орел за год корову и говорит хозяину:
— Пусти меня полетать: я посмотрю, отросли ли у меня крылья.
Выпустил он орла из хаты. Полетал-полетал орел, прилетает в полдень к хозяину и говорит ему:
— У меня еще силы мало. Зарежь для меня яловую корову!
Послушал его хозяин, зарезал. И орел съел ее за год да как полетел опять!.. Летает чуть не целый день, прилетает к вечеру и говорит хозяину:
— Зарежь еще и быка!
Думает хозяин: «Что делать — резать или не резать?» А потом говорит:
— Больше пропало, пускай и это пропадет!
Взял и зарезал ему быка. Съел орел быка за год, а потом как полетел и летал высоко-высоко, аж под самою тучей. Прилетает опять и говорит ему:
— Ну, спасибо тебе, хозяин, выкормил ты меня, а теперь садись на меня.
Хозяин спрашивает:
— А зачем?
— Садись! — говорит. Вот он и сел.
Поднял его орел аж в самую тучу, а потом кинул вниз. Летит хозяин вниз, не дал орел ему долететь до земли, подхватил его и спрашивает:
— Ну, что тебе казалось? А тот отвечает ему:
— Был я будто уже ни жив ни мертв. А орел ему говорит:
— Вот так же было оно и со мной, когда ты в меня целился.
Потом говорит:
— Ну, садись еще.
Не хотелось хозяину на него садиться, да нечего делать — сел все-таки. И понес его орел снова в самую тучу, сбросил его оттуда вниз, а подхватил его так, может, сажени за две от земли и спрашивает:
— Ну, что тебе казалось? А тот отвечает:
— Казалось мне, будто совсем мои косточки уж рассыпались.
Тогда орел ему говорит:
— Вот так же было и со мной, когда ты во второй раз в меня целился. Ну, садись опять!
Тот сел. И как взмыл его аж за тучу, да как пустил вниз, и подхватил его у самой земли, а потом спрашивает:
— Ну, что тебе казалось, когда ты на землю падал? А тот ему отвечает:
— Да будто меня и вовсе на свете не было. Тогда орел ему и говорит:
— Так же и со мной было, когда ты в третий раз в меня целился.
А потом говорит:
— Ну, теперь никто из нас друг перед другом не виноват: ни ты передо мной, ни я перед тобой. Садись на меня, полетим ко мне в гости.
Вот летят они и летят, прилетают к его дядюшке. И говорит орел хозяину:
— Ступай в хату, а как спросят тебя: не видал ли, мол, где нашего племянника, ты ответь: «Коль дадите мне яйцо-райцо, то и его самого приведу».
Входит он в хату, а его спрашивают:
— По доброй воле иль поневоле пожаловал? Он им отвечает:
— Добрый казак ходит только по доброй воле.
— А не слыхал ли ты про нашего племянника? Уже третий год, как ушел он на войну, а о нем и вестей нет.
А он им говорит:
— Коль дадите мне яйцо-райцо, то и его самого приведу вам.
— Нет, уж лучше нам его никогда и не видать, чем тебе яйцо-райцо отдать.
Орел ему говорит:
— Полетим дальше.
Летят и летят. Прилетают к его брату; и тут он говорит то же самое, что и у дядюшки, а яйца-райца ему так и не дали.
Прилетают они к его отцу, а орел и говорит охотнику:
— Иди в хату, и как станут тебя обо мне расспрашивать, ты скажи, что видал, мол, его и могу его самого привести.
Входит он в хату. Они его спрашивают:
— По воле иль поневоле пожаловал? Он им отвечает:
— Добрый казак ходит только по доброй воле. Стали его спрашивать:
— Не видал ли где нашего сына? Вот уже четвертое лето его нету, пошел воевать куда-то, пожалуй, его там убили.
А охотник говорит:
— Я его видел, и коль дадите мне яйцо-райцо, то приведу вам и его самого.
Вот орлиный отец и спрашивает:
— А зачем тебе оно? Лучше мы тебе дадим много денег,
— Денег я, — говорит, — не хочу, а дайте мне яйцо-райцо!
— Так ступай приведи его нам, тогда мы тебе и дадим. Вводит он орла в хату. Как увидели его отец с матерью, так обрадовались, что дали яйцо-райцо и говорят:
— Смотри ж не разбивай его нигде по дороге, а как вернешься домой, сделай большой загон,- там его и разобьешь.
Вот идет он, идет, и так захотелось ему пить! Набрел он на криницу. Только начал пить воду, и вдруг невзначай цокнул о ведро и разбил яйцо-райцо. И как начал вылазить из яйца скот… Все лезет и лезет. Гоняется он за скотом: то с одной стороны подгонит, а скот в другую сторону разбегается… Кричит бедняга: никак один не управится! Вдруг подползает к нему Змея и говорит:
— А что ты мне дашь, хозяин, ежели я загоню тебе скот назад в яйцо?
Он ей говорит:
— Да что же тебе дать? Змея просит:
— Дашь мне то, что явилось без тебя дома?
— Дам, — говорит.
Вот загнала она ему весь скот назад в яйцо, залепила яйцо как следует, подала ему в руки.
Приходит он домой, а там сын без него народился. Он так за голову и схватился.
— Это ж я тебя, сын мой, Змее отдал! Горюют они с женой вместе. А потом говорят:
— Что ж делать? Слезами горю не поможешь! Надо как-то жить на свете.
Загородил он большие загоны, разбил яйцо, выпустил скот — разбогател. Живут они поживают, а там и сын уже подрос, звали его Иваном.
И говорит он:
— Это вы меня, тату, Змее отдали. Ну что ж делать, как-нибудь да проживу!
И пошел он тогда к Змее.
Приходит к ней, а она ему и говорит;
— Коли выполнишь мне три дела, то домой вернешься, а не выполнишь, то я тебя съем!
А был вокруг ее дома, куда ни глянь, большой лес на болотах. Вот Змея ему и говорит:
— Выкорчуй мне этот лес за одну ночь да землю вспаши, пшеницу посей, сожни ее, в скирды сложи, и чтобы мне за ночь из той самой пшеницы паляницу б испек: пока я встану, чтобы она на столе лежала.
Вот идет он к пруду, пригорюнился. А стоял там недалече каменный столб, а в том столбе Змеева дочь была замурована. Подходит он туда и плачет.
А Змеева дочь его спрашивает:
— Чего ты плачешь?
— Да как же мне, — говорит, — не плакать, ежели мне Змея задала такое, что мне никогда не выполнить, да еще говорит, чтобы за одну ночь.
— А что же такое? Он ей рассказал. Она ему говорит:
— Это еще цветочки, а ягодки будут впереди! — А потом говорит: — Коль возьмешь меня замуж, я для тебя все сделаю, что она велела.
— Хорошо, — говорит.
— А теперь, — говорит она, — можешь спать. Завтра подымайся пораньше, понесешь ей паляницу.
Вот вошла она в лес да как свистнет — так весь лес и заскрипел, затрещал, и на месте том уже и пашется и сеется. Испекла она до зари паляницу, дала ему. Принес он ее Змее в дом да и на стол положил.
Просыпается она, вышла во двор, смотрит на лес, а вместо него лишь жнивье да скирды стоят.
— Ну, справился! Смотри ж, чтоб и второе дело выполнил! — И сразу же ему приказывает: — Раскопай мне вон ту гору, да так, чтобы Днепр в ту сторону тек, и построй у Днепра амбары, будут байдаки к ним подходить, и будешь ты торговать той пшеницей. Как встану я утром, чтобы все это было готово!
Идет он опять к столбу, плачет. А та дивчина его спрашивает:
— Чего плачешь?
Рассказал он ей обо всем, что Змея ему загадала.
— Это еще цветочки, а ягодки впереди! Ложись спать, я все сделаю.
А сама как свистнет — так гора и раскапывается, течет туда Днепр, а рядом амбары строятся. Пришла она, разбудила его, велит пшеницу отпускать из амбаров купцам на байдаки.
Просыпается Змея, видит — все сделано, что было ему велено, Загадывает ему в третий раз:
— Поймай мне этой ночью золотого зайца и принеси его мне утром пораньше домой.
Идет он опять к каменному столбу, плачет. А дивчина его спрашивает:
— Ну, что она загадала?
— Велела поймать золотого зайца.
— Вот это уже ягодки: кто его знает, как его и поймать! Пойдем, однако, к скале, может, поймаем.
Подошли к скале. И говорит она ему:
— Становись над норой — ты будешь ловить. А я пойду его из норы гнать. Но смотри: кто бы из норы ни выходил, хватай его — это и будет золотой заяц!
Вот пошла она, гонит. Выползает из норы гадюка и шипит. Он ее и пропустил. Выходит из норы дивчина, спрашивает его:
— Ну что, ничего не вылазило?
— Да нет, — говорит, — гадюка вылазила. Я ее испугался, подумал, может, укусит, да и пропустил ее.
Она ему говорит:
— А чтоб тебе! Ведь это ж и был золотой заяц! Ну смотри, я опять пойду: и если кто будет выходить и скажет тебе, что тут нет золотого зайца, ты не верь, а хватай его!
Забралась она в нору, опять гонит. Вдруг выходит старая-престарая бабка и спрашивает парубка:
— Что ты, сыночек, тут ищешь?
— Золотого зайца. А она ему говорит:
— Да откуда ж ему взяться? Здесь его нету!
Сказала и ушла. А тут выходит дивчина, спрашивает его:
— Ну что, нет зайца? Никто не выходил?
— Да нет, — говорит, — выходила старая бабка, спрашивала у меня, что я ищу. Я сказал ей, что золотого зайца, а она говорит, тут его нету, вот я ее и пропустил.
Тогда она говорит:
— Почему ж ты ее не схватил? Ведь это же и был золотой заяц! Ну, теперь уж тебе его больше никогда не поймать, разве что я сама обернусь зайцем, а ты принесешь меня и положишь ей на стул, но только не давай ей в руки, а если отдашь, она узнает и разорвет и тебя и меня.
Так она и сделала: обернулась золотым зайцем, а он взял принес того зайца, положил Змее на стул и говорит ей:
— Нате вам зайца, а я от вас уйду.
— Хорошо, — говорит, — уходи.
Вот он и пошел. И только вышла Змея из дому, обернулся заяц опять дивчиной и следом за ним. Бросились они бежать вместе. Бегут, бегут. А Змея посмотрела, видит — что то не заяц, а ее дочка, и давай бежать за ней в погоню, хочет ее разорвать. Но сама-то Змея не побежала, послала своего мужа. Бежит он за ними, слышат они — уж земля глухо гудит… Вот она и говорит:
— Это за нами гонятся! Обернусь я пшеницей, а ты дедом, и будешь меня сторожить; а как спросит тебя кто-нибудь: «Не видал ли парубка с дивчиной, не проходили ли мимо?» — ты скажи: «Проходили, когда эту пшеницу сеяли».
А тут и Змей летит, спрашивает у деда:
— А не проходил ли здесь парубок с дивчиной?
— Проходили.
— А давно проходили? — спрашивает.
— Да еще как эту пшеницу сеяли. А Змей и говорит:
— Эту пшеницу пора и косить, а они только вчера пропали. — И назад воротился.
Обернулась Змеева дочь опять дивчиной, а дед парубком, и давай бежать дальше.
Прилетает Змей домой. Змея его спрашивает:
— Ну что, не догнал? Никого не встречал по дороге?
— Да нет, — говорит, — встречал: сторожил дед пшеницу; я спросил у него: не проходили ли, мол, тут парубок с дивчиной? А он говорит: проходили, когда еще пшеницу сеяли, а ту пшеницу впору косить, вот я и вернулся.
Тогда Змея ему говорит:
— Почему ж ты этого деда и пшеницу не разорвал? Это ж они и были! Беги опять за ними, да чтобы непременно их разорвал!
Летит Змей. И слышат они, что летит он опять за ними, — аж земля стонет. И говорит она:
— Ой, снова летит! Обернусь я монастырем, таким старым, что вот-вот развалится, а ты — чернецом. И как спросит тебя кто: «Не видал ли, мол, таких-то?» — ты скажи: «Видел, когда еще монастырь этот строился».
А тут и Змей летит, спрашивает у чернеца:
— Не проходили ли здесь парубок с дивчиной?
— Проходили, — говорит, — когда еще монастырь строился.
А Змей говорит:
— Да они вчера пропали, а монастырь-то, пожалуй, лет сто, как строился.
Сказал и назад воротился. Приходит домой, Змее рассказывает:
— Видел я одного чернеца, возле монастыря ходил он! спросил я у него, а он говорит, что проходили, мол, когда еще монастырь строился; но тому монастырю уже лет сто, а они-то ведь вчера только пропали.
Тогда Змея и говорит:
— Почему же ты не разорвал того чернеца, а монастырь не разрушил! Ведь это ж они и были! Ну, теперь я сама побегу, ты ни к чему не гож! — И побежала.
Вот бежит… Слышат те — так земля и стонет, загорается. Говорит ему дивчина:
— Ой, теперь мы пропали: уже сама за нами бежит! Ну сделаю я тебя речкой, а сама рыбой-окунем обернусь.
Прибегает Змея, говорит реке:
— Ну что, убежали?
И вмиг обернулась она щукой и давай за рыбою-окунем гнаться: хочет ее поймать, а та повернется к ней своим колючим рыбьим пером, и не может схватить ее щука. Гонялась, гонялась, а не поймала; задумала она тогда всю речку выпить. Стала пить, напилась, да и лопнула.
А дивчина, которая была рыбой, говорит тогда парубку, что был речкою:
— Теперь нам бояться уж нечего! Пойдем к тебе домой, но смотри, как войдешь в хату, всех можешь поцеловать, да только дядиного дитяти не целуй, а как поцелуешь, то и меня позабудешь. А я пойду в селе к кому-нибудь в наймички.
Вот вошел он в хату, со всеми поздоровался и подумал про себя: «Как же мне с дядиным ребенком да не поцеловаться? Они еще обо мне дурное что-нибудь подумают». Поцеловал он ребенка и вмиг позабыл про свою дивчину.
Пожил он с полгода и задумал жениться. Посоветовали ему за одну красивую дивчину свататься, и позабыл он про ту, что его от Змеи спасла, за другую посватался.
Вот вечером, перед самою свадьбой, зовут молодиц на «Шишки». Позвали и ту дивчину, с которой он вместе бегством спасался, хоть никто и не знал, что она за девка такая. Стали «шишки» лепить, и вылепила та дивчина из теста голубка и голубку, поставила их на пол, — и вдруг стали они живые. И воркует голубка голубю:
— Неужто ты позабыл, как я для тебя лес корчевала, пшеницу там сеяла, из пшеницы паляницу пекла, чтобы Змее ты отнес?
А голубь воркует:
— Позабыл, позабыл!
— А неужто ты забыл, как я за тебя гору раскапывала и Днепр пустила туда, чтобы байдаки по нему к амбарам ходили и чтоб ты ту пшеницу на байдаки продавал?
А он воркует:
— Позабыл, позабыл! Голубка опять спрашивает:
— А неужто ты забыл, как мы вместе за золотым зайцем охотились? А ты меня и позабыл!
А голубь воркует:
— Забыл, забыл!
Вот парубок тут и вспомнил тогда про дивчину, про ту самую, что голубков слепила, и бросил ту, а на этой женился. И живут они теперь хорошо.