Рассказ Юрия Сотника
Боря трубил в горн. Леня бил в барабан. За ними шли Вава и Дима, а впереди выступала звеньевая Таня Закатова.
Лоб ее был перевязан бинтом (она недавно упала с дерева), на затылке торчала темная метелочка волос. Эта метелочка резко дергалась, когда Таня оглядывалась на звено.
– Вава! Почему не в ногу?.. Димка! Отстаешь!
Дело было серьезное: Таня Закатова несла пакет с очень важным посланием. В этом послании сообщалось, что «карбиды», то есть пионерлагерь завода «Карбид», вызывают на военную игру «трикотажей» – пионерлагерь трикотажной фабрики ‘ 2.
Неторопливо, торжественно шагало звено через маленький лес, разделявший оба лагеря. Трещал барабан, ревел горн, и с освещенных заходящим солнцем деревьев то и дело шарахались в небо испуганные стаи грачей.
Дорога вышла из леса на большую поляну. В конце ее стоял белый дом с башенками и остроконечной крышей. Ребята видели, как «трикотажи» сбегаются на линейку.
– Ждут! Знают, в чем дело! – сказала Таня. – Вавка, опять не в ногу!.. Димка, поправь галстук!.. Раз-два-три-четыре! Раз-два-три-четыре!
Они вошли в калитку и замаршировали мимо неподвижных рядов «трикотажей». Возле мачты с флагом их поджидал председатель совета лагеря Миша Бурлак. Таня остановилась перед ним.
Смолкли горн с барабаном. Стало совсем тихо. Председатель, толстый, солидный, исподлобья поглядывал на представительницу «карбидов», а она, тонконогая, худенькая, настороженно смотрела на председателя.
Что-то странное было в поведении председателя. Он старался стоять смирно и сохранять обычную солидность, но время от времени делал какие-то непонятные движения: то поводил плечами, то вдруг выпячивал живот, то совсем убирал его. Таня передала ему пакет, заклеенный смолой. Бурлак взял его и почему-то поднял правую ногу, согнув ее в колене.
На линейке зашушукались.
Председатель вскрыл пакет. Он опустил ногу, согнулся, точно у него болел живот, и стал торопливо читать дрожащим голосом, то и дело сбиваясь:
– «Отважным трикотажам от отважных карбидов.
Уважаемые храбрые трикотажи!
Мы, ваши соседи, отважные карбиды, предлагаем вам помериться ловкостью, выносливостью и смекалкой в большой военной игре. Игру предлагаем начать завтра, с восьми часов утра, и вести ее до полной победы той или другой стороны.
Условия игры вам известны.
Примите заверения в большом к вам уважении…»
Миша читал, но никто не слушал его. Вытаращив глаза, все смотрели на левую ногу председателя: из короткой штанины его трусов медленно выползала… белая крыса.
– «…Примите… примите… заверения… в большом к вам…»
Крыса упала животом на землю, расставив короткие лапы. И в ту же секунду отчаянный визг раздался над линейкой. Два «трикотажа», сбитые с ног, покатились на землю. Чья-то фигура мелькнула над забором и скрылась за ним.
Начался переполох. Полторы сотни кричащих ребят окружили председателя совета.
– Пустите-ка! В чем тут дело? Бурлак, что произошло? Расталкивая ребят, к Бурлаку подошел старший вожатый.
– Ни в чем не дело! – бормотал председатель. – Я ее просто сунул за пазуху, а она – в трусы и на землю… А эта чего-то испугалась…
– Таня! – позвал вожатый.
Над забором показалась забинтованная Танина голова на тонкой шее. Она угрюмо уставилась на вожатого.
– Чудачка! Чего испугалась? Иди сюда!
– Не пойду, – ответила Таня.
Босоногие «трикотажи» запрыгали и захихикали:
– Трусиха! Крысы боится! От крысы удрала!
– Да, боюсь, – ответила Таня. – Петр Первый храбрым человеком был, а тараканов боялся!
Вожатый поднял крысу и показал се Тане:
– Ну, Петр Первый, я ее уношу. Иди сюда! …С кислыми лицами пустились «карбиды» в обратный путь. До калитки их провожали веселые «трикотажи».
– С самим Петром Первым завтра воюем!
– Пусть крыса нас сторожит! Ни один карбид не тронет!
До леса за ними бежал какой-то маленький мальчишка. Приплясывая, он пищал:
– Петр Первый, а Петр Первый! Петр Первый! В лесу Леня стукнул мальчишку барабаном по голове, и тот побежал домой.
– Оскандалились! – проворчал барабанщик, – Тоже еще звеньевая! Крыс боится!
– Что-о? – Таня сразу остановилась и повернулась к нему. – Что ты сказал?
Крепкий, коренастый Леня молча попятился.
– А ну-ка, перепрыгни!
Дорогу пересекала глубокая канава, через которую был переброшен мостик. Леня пробормотал:
– Охота была ноги ломать!
Таня сошла с дорожки, разбежалась и, перелетев через канаву, упала на противоположной стороне.
Больше никто не роптал на звеньевую. Шли молча и быстро. Впереди было еще одно очень важное дело.
Настала ночь. Заснули «трикотажи» в своей даче с остроконечными башнями. Погасли огни в деревенской школе, где жили «карбиды». Яркая кособокая луна поползла по мерцающему небу, и верхушки деревьев в маленьком лесу засветились голубоватым светом.
Внизу, под деревьями, было темно и тихо. Осторожно, в молчании пробиралась сквозь заросли пятерка разведчиков. Таня шла впереди, держа под мышкой фанерный ящик с самодельным телеграфным аппаратом. Вава несла рюкзак с провизией, а ее брат Дима, такой же маленький и курчавый, как она, крепко прижимал к себе четвертную бутыль с кипяченой водой. Сзади всех двигались Боря и Лена. Согнувшись и сдержанно кряхтя, они тащили большую катушку с проводом. Катушка медленно вертелась, чуть поскрипывая в ночной тишине, и черный саперный провод ложился на мокрую от росы траву.
Шли очень медленно. Ветки цеплялись за одежду, невидимые коряги хватали за ноги, какие-то прутья больно хлестали по головам. Крохотный лесок, такой уютный днем, теперь глухо ворчал сухим валежником под ногами и не хотел пропускать.
Исцарапанные, они вышли из леса на край маленького оврага, на дне которого журчал ручей. Сразу же за оврагом возвышался холм. На вершине его, четко выделяясь на мерцающем небе, чернели три столба от сгоревшей сторожки в двускатная крыша заброшенного погреба.
Таня спустилась в овражек и перешла по камням ручей. За ней пошел Дима. Он стал на камень посредине ручья, выбирая, куда бы шагнуть дальше, но вдруг зашатался, согнулся и быстро выпрямился. Раздался звон. Дима, опустив руки, застыл.
– Разбил! – тихонько вскрикнула Таня.
– Упала, – ответил Дима.
– Шляпа!
«Карбиды» шепотом стали бранить Диму. Потом Боря сказал, что нужно сходить в лагерь и принести другую бутыль.
– Ну да еще! – рассердилась Таня. – Будем всю ночь взад-вперед бегать!.. Пошли!
Они переправились через ручей, взобрались на освещенную луной вершину холма и остановились там, молчаливые, настороженные. У мальчиков были низко надвинуты на лбы кепки и у всех подняты воротники пальто.
За холмом тянулась поляна, голубая от лунного света. В дальней стороне ее, окруженный с трех сторон темными соснами, белел дом «трикотажей». Боря зачем-то снял кепку. На его макушке, как перо индейца, торчал одинокий прямой вихор.
– Спят и не знают, что мы им готовим, – прошептал он. Все молча кивнули головами и продолжали смотреть на белый дом.
Завтра начнется игра. Завтра отряды «карбидов» и «трикотажей» с красными и синими повязками на руках станут ползать в лесу, стараясь пробраться к лагерю «противника» и похитить флажок, спрятанный в условном месте. И все это время пятеро отважных разведчиков будут сидеть на холме под самым носом у «неприятеля». Они будут следить за каждым движением «противника» и сообщать обо всем по телеграфу в свой штаб. Это придумала Таня.
– Пошли! – тихо скомандовала она. – Борис, Ленька, тяните провод!
«Карбиды» в молчании направились к погребу. Один за другим вошли в низенькую дверь между скатами крыши. Таня включила карманный фонарик.
Наземная часть погреба была пуста. В середине дощатого пола чернел открытый люк. Ребята, стоя вокруг него на четвереньках, заглянули вниз.
В глубокую яму вела приставная лестница. На дне ямы при слабом свете Таниного фонарика ребята увидели пустые деревянные кадки, лежавшие на боку.
– Капусту квасили, – прошептала Вава.
Леня поправил кепку, съехавшую на нос, и тихонько засмеялся:
– Танька! А вдруг здесь крысы есть!
– Не испугаешь. Они бы здесь с голоду подохли. Чем языком болтать, устанавливай аппарат.
Вскоре телеграфный аппарат с электромагнитом от звонка, роликом от пишущей машинки и бумажной лентой, нарезанной из газетных полой, стоял в углу под скатом крыши. Сидя возле него на корточках, ребята смотрели, как Леня делал пробу.
– Передай, – сказала Таня. – «Погреб заняли, невзирая на трудности. Сообщите, как принимаете. Начпункта Закатова».
Леня снял кепку, склонил стриженую голову над аппаратом и стал нажимать на ключ, приговаривая:
– Точка, тире, тире, точка… Тире, тире, тире… Леня передавал эту депешу минут пять и весь взмок от напряжения. Под конец он сообщил, что переходит на прием, и повернул какой-то рычажок. Теперь все смотрели на якорь магнита с карандашным графитиком. Вот он слегка дернулся. Леня взял копчик бумажной ленты и стал тянуть ее к себе.
Где-то за лесом, в комнате у вожатого «карбидов», дежурный телеграфист лагеря Сеня Жуков стучал ключом, а здесь на бумажной ленте появились слабые черточки и точки. С трудом разбирая их при свете фонаря, Леня читал:
– «При-маем хшо. Же-ла-ем у-пе-ха. Дежурный связе-е-ет Жуков».
Вава тихонько засмеялась и тихо захлопала в ладоши.
– Работает! – в восторге шептали «карбиды». – Работает! После испытания аппарата они разместились по разным углам, и Таня потушила фонарь.
Стало совсем темно. Только щели в крыше светились слабым ночным светом. Ребята притихли каждый в своем углу. Было слышно, как журчит ручей под холмом и пищит одинокий комар, залетевший в погреб. Так прошло полчаса.
– Товарищи! Вы не спите? – зашептал вдруг Боря. «Карбиды» возмущенно заворчали в темноте:
– Мы и не думали засыпать!
– Знаете что? Вот все наши ребята спят сейчас в теплых постелях, а мы тут бодрствуем, как на передовых позициях… А, товарищи?
– Угу! – отозвался кто-то.
Таня заворочалась где-то возле двери:
– Слушайте-ка! А что бы нам такое совершить?
– Совершить?.. Что совершить?
– А вот: нас с нашим лагерем соединяет только провод. И вот бы по этому проводу послать депешу: «Сегодня, положим, в ноль часов пятьдесят минут, разведчики такие-то совершили то-то и то-то». Что-нибудь особенное, подвиг, понимаете?
Эта мысль всем понравилась. «Карбиды» стали придумывать, какой бы совершить подвиг.
– Нет! – сказал Леня, – Такую депешу послать: «Сегодня ночью разведчики такие-то пробрались… в это… как его… в месторасположение неприятеля и… сделали чего-нибудь такое».
– А что именно сделали? – спросил Боря.
– Ну, какой-нибудь диверсионный акт.
– Ой, девочки! – пропищала Вава. – У них там две овчарки и ночной сторож. Они такой «диверсионный акт» покажут, что просто ужас!
– И вообще нельзя: игра еще по началась, – сказала Таня.
Долго ломали голову «карбиды».
Постепенно щели в крыше посветлели. На полу стало заметно черное пятно люка, а по углам – смутные фигуры ребят. Они сидели кто на корточках, кто просто на полу и поеживались от утреннего холода.
– Закусим? – предложил Боря.
Вава развязала мешок. Она вынула оттуда буханку хлеба и несколько вареных картофелин. Затем, хитро посмотрев на ребят, извлекла одну за другой пять сушеных вобл.
– Сама достала, в сельпо! – сказала она важно, раздавая ребятам порции на салфетках из газеты.
Разведчики принялись громко чмокать, обсасывая косточки воблы и продолжая вслух мечтать о подвиге.
– Хоть бы гроза какая-нибудь! – говорила Таня, держа двумя пальцами рыбий хвост. – «В районе наблюдательного пункта разразилась гроза. Погреб затоплен. Продолжаем наблюдения по колено в воде».
– А по-моему, лучше так, – предложил Боря, – «В районе наблюдательного пункта бушует гроза. Огромное дерево упало рядом с погребом. Продолжаем наблюдения».
– Нет! Не так! Вот как! – Леня даже приподнялся. – «В районе наблюдательного пункта бушует гроза. Молния ударила в погреб. Часть разведчиков оглушена. Продолжаем наблюдения среди дымящихся развалин».
– Ой, девочки! – пропищала Вава, – Если все это случится, вожатые прогонят нас отсюда и прекратят игру.
…Прошло часа три. Щели в крыше стали золотистыми, и от них протянулись сизые лучи, в которых плавали блестящие пылинки. Мрачную картину осветили они!
Бледные, осунувшиеся, ребята сидели на своих местах, вытянув шеи, поминутно делая судорожные глотательные движения. Клочки газеты, обглоданные рыбьи кости и картофельные очистки валялись на полу.
Прижавшись затылком к стене и перекатывая голову с одного плеча на другое, Леня громко, с надрывом шептал.
– Ну прямо все кишки выжгло!.. Прямо, наверно, какое-нибудь воспаление теперь начинается! – И, уставившись на Таню злыми глазами, сказал: – Ну, чего тебе сделается, если я к ручью сбегаю?
– Не пущу. Трикотажи увидят, – в десятый раз повторила Таня.
– «Увидят»! Они еще спят преспокойно, а ты здесь мучайся!
Таня, бледная, решительная, стояла на коленях, загораживая собою дверь:
– Все хотят пить. И я не меньше тебя.
– «Не меньше»! Две кружки чаю за ужином выпила, а я…
– Не пущу! Понятно?
Боря молча слушал этот разговор. Длинная физиономия его еще больше вытянулась, Вава коротко всхлипывала, точно икала, а ее брат сидел неподвижно, страдальчески подняв маленький нос и большие темные глаза.
Вдруг Боря поднялся:
– Товарищи! Зачем ссориться? Если каждый станет бегать к ручью и обратно, то нас могут заметить. Но кто-нибудь может взять рюкзак и принести воду для всех.
– Правильно! Он брезентовый и не протекает.
– И очень хорошо! И великолепно! – одобрительно запищала Вава.
– Не пущу!
Но тут терпение у «карбидов» лопнуло. Леня, согнувшись, подошел к звеньевой. Вава вскочила на ноги. Злое лицо ее выглядывало из-за Лениной спины. Шагнул вперед и Боря с торчащим вихром.
– Что ж, нам здесь помирать? – мрачно спросил Леня.
– Не пущу!
– Кричала, кричала о подвиге, а как до дела дошло – одного человека боишься выпустить!
– Не пущу!!
– Ой, девочки, какая странная у нас звеньевая! Крыс боится, трикотажей боится и всего боится! Леня бил себя кулаком в грудь:
– Ну, меня, меня пусти! Я так проползу, что…
– Уж ты проползешь! Знаем тебя!
– Ну, сама иди!
– И сама не пойду.
Леня подошел к ней поближе. Неожиданно мягким, ласковым голоском он спросил:
– Струсила?
– Струсила? – пискнула Вава.
Таня вскочила, стукнулась головой о крышу и, держась за макушку, отчеканила:
– Давайте мешок!
– Вот и прекрасно! Вот и прекрасно! И ничего такого не случится, – миролюбиво заговорила Вава, вытряхивая из рюкзака остатки провизии.
Таня сняла пальто и взяла мешок.
– Струсила, говоришь?
Она открыла дверь, согнулась, чтобы не стукнуться снова о притолоку, сделала шаг вперед, остановилась на секунду… и вдруг, резко дернувшись назад, закрыла дверь.
– Чего ты? – удивились ребята.
– Стоят! – чуть слышно ответила Таня.
Все бросились к стене и приникли к щелям в досках. Даже Дима перестал «умирать».
Повертев удивленно головой, он поднялся и подбежал к двери.
На крыльце дома «трикотажей» стояли двое мальчишек с полотенцами через плечо: один – маленький, другой – большой. Маленький, протянув руку, показывал на погреб.
«Карбиды» бросились прочь от стены.
– Идут!
– Ой, девочки, прямо сюда идут! С минуту они метались по погребу, стукаясь головами о скаты крыши.
– В люк! В бочки! – скомандовала Таня, – Все убрать! Пальто, катушка из-под провода, рюкзак, очистки картошки, рыбьи головы и хвосты полетели вниз, в глубину погреба. Леня отцепил аппарат от провода и съехал на животе по шаткой приставной лестнице вниз. За ним скатились остальные. Кряхтя, толкаясь, «карбиды» убрали лестницу и спрятали ее за бочки, лежащие двумя рядами у стен. Бросили туда же свои вещи и остатки провизии. Затем каждый забрался в бочку, и все затихли.
Прошла минута, может быть, две. Вот наверху скрипнула дверь. Послышались два приглушенных голоса. Один, солидный, басистый, похожий на голос Бурлака, сердито спросил:
– Ну, где твои карбиды?
Другой, тонкий, ответил негромко, но горячо:
– Честное пионерское, видел! Эта, ихняя… Петр Первый… По ковбойке узнал. Открыла дверь, а потом сразу как захлопнет… А за ней еще какие-то… Сам видел.
– Сколько? – спросил председатель.
– Десять… Нет, Мишка, человек двадцать! Так и высматривают, так и высматривают!
– Врешь, – лениво сказал Бурлак.
– Ну вот тебе честное-распречестное слово! Знаю, где они! Внизу сидят.
Притихшие в бочках «карбиды» услышали, как два «трикотажа» подобрались к люку.
– Эй! – басом крикнул маленький мальчишка. Ленина бочка лежала против Таниной. Он взглянул на звеньевую. Таня сидела согнувшись, поджав под себя колени, прикусив кончик языка. Один глаз ее был закрыт прядью волос, другой неподвижно смотрел куда-то вверх.
– Эй, Петр Первый! Все равно знаем – в бочках сидите.
Ребята даже дышать перестали. Затекли ноги, болели спины, а шевельнуться было нельзя: при малейшем движении бочки качались.
– В бочках сидят! Честное пионерское, в бочках! Бежим подымем тревогу! Это разведчики ихние!
– Чудак ты, право, человек! Подымем тревогу, а здесь никого не окажется. Смешно прямо!
– Давай спрыгнем, посмотрим.
– И поломаем шеи!
– Ну, давай я один спрыгну, собой пожертвую. Хочешь?
– Собой жертвовать нетрудно. А ты попробуй без жертв захватить. Это другое дело.
– А как… без жертв?
Два «трикотажа» стали шептаться так тихо, что «карбиды» ничего не могли услышать. Потом маленький хихикнул и спросил:
– На веревке?
– Ну да, – ответил Бурлак. Они опять зашептались.
– Ладно, сторожи. Я сейчас! – громко сказал Бурлак и вышел из погреба.
Некоторое время стояла полная тишина. Было слышно, как над люком дышит и шмыгает носом маленький «трикотаж». Вдруг он поворочался наверху и довольным тоном объявил:
– А Мишка за белой крысой пошел! «Карбиды» почуяли недоброе. Леня снова взглянул на Таню. Она еще больше сжалась в своей бочке.
– Эй, Петр Первый, выходи лучше! – угрожающе крикнул «трикотаж». «Карбиды» молчали. Сердца их отчаянно бились. Хотелось шумно, глубоко вздохнуть, а мальчишка над люком, как назло, притих.
Прошло минут десять. Наверху раздались шаги, и снова послышался шепот:
– Зачем за ногу? За хвост!.. Осторожней, дурак, уронишь!.. Потихоньку! Потихоньку!
Между бочками Лени и Тани появилась в воздухе белая крыса. Вертясь и покачиваясь, суча розовыми лапками, она медленно опускалась, привязанная на шпагате за хвост. Вот она заскребла передними лапками земляной пол и села, поводя острой мордой с подвижными усиками.
– Эй, Петр Первый, выходи! Хуже будет!
Таня, бледная, закусив губу, пристально смотрела на крысу. Сжатые кулаки ее с острыми косточками дрожали.
Шпагат натянулся и дернул крысу за хвост. Та поползла в сторону Лени, волоча за собой веревку. Леня знал, что белые крысы не боятся людей. Так оно и оказалось. Крыса вошла в бочку и, наступив лапой на Ленин мизинец, стала его обнюхивать. Леня приподнял было другую руку, чтобы схватить крысу и не пустить ее к Тане, но вспомнил, что «трикотажи» могут дернуть за веревку, и раздумал.
Шпагат снова натянулся и вытащил крысу в проход между бочками.
– Так все бочки обследовать! Понимаешь? – услышали ребята шепот Бурлака.
– Есть все бочки обследовать!
Белая крыса бесшумно ползала по дну погреба. Она то заползала в одну из бочек, то снова появлялась на черном земляном полу, и пять пар внимательных глаз, скрытых от «трикотажей», следили за каждым ее движением. Вот она снова очутилась между Леней и Таней и снова направилась к Лене…
Веревка натянулась. Крыса остановилась, а потом повернула к Тане.
Бочка, в которой сидела Вава, качнулась. К счастью, «трикотажи» не заметили этого.
Таня крепко зажмурила глаза. Все сильней и сильней дрожали ее сжатые кулаки и худенькие плечи.
Крыса часто останавливалась, сворачивала в сторону, но все же приближалась к ней. Вот она вошла в бочку, обнюхала дрожащий кулак и, неожиданно вскочив на Танину руку, стала карабкаться на плечо. Не разжимая глаз, Таня широко открыла рот, и Леня понял, что сейчас раздастся тот истошный, пронзительный визг, который раздался вчера вечером на линейке «трикотажей». Но визга он не услышал. Таня сжала зубы и больше не делала ни одного движения. А крыса забралась на ее плечо и подползла к шее. Ее белые усики шевелились возле самого Таниного уха.
Снова дрогнула бочка, в которой сидела Вава. Леня не боялся крыс, но по спине его бегали мурашки, когда он смотрел на звеньевую.
Где-то далеко прозвучал горн. В ту же секунду крыса вылетела из бочки. Дрыгая лапами, она взвилась вверх и исчезла.
– Хватит дурака валять! – проворчал над люком Бурлак.
– Да честное пионерское, мне показалось… – уже совсем неуверенно сказал его товарищ.
– Мало чего тебе показалось! Сначала проверь, потом подымай панику. Идем!
И «трикотажи» ушли из погреба.
Один за другим вылезли из бочек измученные, грязные «карбиды». Они собрали свои вещи и приставили лестницу. Никто из них не сказал ни слова.
Молчали они и наверху. Леня стал прикреплять концы проводов к аппарату, остальные сели по своим местам и приникли к щелям между досками.
От пережитого волнения жажда усилилась. Каждому казалось, что вот-вот потрескается кожа на языке. Но все молчали и время от времени поглядывали на Таню. Она стояла на коленях перед дверью и не отрывалась от щели.
– Аппарат готов, – тихо сказал Леня.
Звеньевая молчала, по-прежнему глядя в щель. Перед белым домом выстроились четырехугольником «трикотажи». Опять заиграл горн. Послышалась дробь барабана, и красный, горящий на солнце флаг рывками поднялся вверх.
– Передай, – не оборачиваясь, сказала Таня, – «Флаг у противника поднят».
Леня облизнул пересохшие губы и прислушался к слабому журчанию ручья под холмом. Он знал теперь, что он и его товарищи будут слушать это журчание три часа, пять, может быть, восемь, и никто из них не скажет ни слова о том, что хочется пить.
Склонив голову к аппарату, Леня стал медленно нажимать на ключ, шепча про себя:
– Точка, точка, тире, точка… точка, тире, точка, точка… «Флаг у противника поднят!»