Погремушка — краткий рассказ для детей
После бессонной ночи, после бестолковой беготни по раскисшему болоту, после постыдных промахов белый свет не мил. Хлюпает в сапогах, чугунно гудят ноги, сами собой закрываются глаза, в ушах — шумы и трески, словно в дешевом транзисторе. Солнце только выкарабкалось из лесу, а под ватником уже жаркая сырость.
Зато старинный друг-приятель словоохотлив, бодр, жизнерадостен и беспечен: как же, глухаря добыл!
— А еще, — говорит, — внучке погремушку сотворю, то-то радости у Аленки будет. Не забыл погремушки-то?
Это надо же! На седьмой десяток человек заворачивает, с молодости ломался по сплавам и лесозаготовкам, на войне мят-перемят, чуть живой домой прикачался на костылях, с трудом в себя приходил, а поди ты, — на старости вновь оживел, даже про игрушки старинные помнит. А я, моложе его на целую войну, забыл.
Забыл, да теперь вспомнил. Выдирали у битого мошника или гуся горло, набивали горошком, высушивали — и получалась громкоголосая погремушка. В каждом деревенском доме таких побрякушек хватало всем младенцам. Еще в зыбке обитает, а уже трясет глухариным горлом — в охотники метит, в кормильцы. Но когда это было? Нынче у той же Аленки современных свистулек — гора: блестящих, цветных, заковыристых, с песенками. На кой ляд ей дедовское страшилище, похожее на серый змеиный выползок?
Но молчу: кто знает, чем черт не шутит, когда бог спит!
Дома у друга все довольны: старик бодрый явился, да еще и с добычей. Умиротворенно, больше по обязанности, чем от охоты, ворчит жена. Весело глядит невестка, с ядком ухмыляется сын. У плиты на подтопочном листе лежит глухарь, растопырив вороненые, с сизым отливом крылья, откинув крупную тяжелую голову. Не птица — краса!
А вот и Аленка — пухлое румяное чудо в белых бантиках на русой ухоженной головке. Дед млеет, подмигивает мне: «Погремушку сотворю!»
Внучка пошевелила неживые глухариные крылья, поводила розовым пальчиком по ярко-бордовым бровям мошника и встала, задумалась. Потом подошла смело к деду, поманила: наклонись! Дед с готовностью вскочил с табуретки, нагнулся к внучке.
— Деда, — прозвенело на всю избу, — ты зачем птичку убил?
Приятель, словно подрубленный, рухнул обратно на табурет и растерянно захлопал рыжими ресницами.
…Ушли на работу молодые, бабка увела Аленку в детсад. А дед, с малых лет не пропустивший ни единой глухариной весенней охоты, посидел, помолчал, почесал в затылке и вдруг с тоскливым недоумением изрек:
— А леший его знает зачем?
Вот тебе и погремушка!