Петря-дурак — румынская народная сказка
Тогда это было, когда и в помине не было. Не случись оно в ту пору — не было б и разговору.
Жил-был человек, и такие у него водились богатства, что он и счет им потерял. Двор у него был такой широкий-преширокий, что семь телег, запряженных семью парами волов, свободно по нему проедут и осями друг друга не зацепят. Домов, амбаров и сараев, конюшен, навесов и разных строений стояло на этом дворе видимо-невидимо. Земле ж его, виноградникам, садам, рощам и лугам конца-краю не было. Быков и коней, коров и свиней, овец да коз — хоть пруд пруди. Чего только у него не было!..
Благословил того человека Господь еще и тремя сыновьями. Парни — один другого лучше: старшой звезд с неба не хватал, средний — и того меньше, а младший — Петря — дурак не дурак, а сроду так. Известное дело: меньшой, хоть тыщу лет проживи, все равно моложе всех в семье.
Жил себе богатый человек да поживал, добра наживал, пока не пришел и его черед: от смерти никуда не денешься. И наказал он своим сыновьям по-братски разделить богатства и жить в мире и согласьи.
— Гм, это что еще такое? — удивился Петря.- Как же делить все по-братски?
— Как делить? — ответил старшой, парень посмышленей.- Проще простого. Берешь что-нибудь из отцова наследства и говоришь: «Это мне, это тебе, это ему»,- да только надо смотреть, чтоб все три доли были одинаковы. Понял?
Все уразумел Петря.
— Понятное дело,- отвечает.- Берешь, говоришь и смотришь, чтоб все три доли были одинаковы.
Средний был тоже парень смышленый.
— Так,- говорит,- и других, не обманешь, и сам в дураках не останешься.
— Верно,- подхватил Петря. Теперь ему все стало яснее ясного.
Устроили братья пышные похороны, как положено богачу, и давай делить по-братски наследство: «Это мне, а это тебе, а это ему».
Только дело делу рознь, а иное хоть брось. Столько было у отца разного добра, что братья не знали, с чего начать и как делить. Стоят, разинув рты, и смотрят друг на друга.
Была тут и еще трудность.
— Так-то так,- сказал Петря.- Все наше как-нибудь разделим. Только куда я дену то, что на мою долю придется?
— Верно,- согласились оба брата, парни смышленые.- Куда же мы денем нашу долю?
Тут же и догадались братья, что делить перво-наперво надо просторный двор,- вот и будет у каждого место, куда свое добро девать.
Как же делить двор?
— Сколько мне, ровно столько и тебе, столько же и ему,- сказал Петря: он хотел в точности исполнить отцовский наказ.
Тем более, что теперь Петря понимал, как по-братски делят наследство. Пораскинули они умом, и порешили: пусть старший берет себе правую сторону, Петря — меньшой — левую, а средний — середину.
Встал Петря в левом конце двора, лицом к ним обоим, и пошли они навстречу друг другу, отсчитывая шаги: один мне, один тебе, один ему. Сошелся Петря со средним, грудь к груди. Вот и конец дележу. Так получил себе каждый место, куда сложить свою долю наследства. Остался еще кусок двора — от доли среднего до доли старшего, и чтобы не было раздора, старшие братья порешили разделить его между собой.
— Ладно,- отозвался Петря.- Теперь у каждого своя равная доля. Давайте делить остальное.
Хорошо,- отвечают братья. Тут они увидели, что куры бегают по всему двору, не считаются с межой и копаются, где им вздумается.
Порешили братья разделить их: пусть живут каждая на своей части.
— Одна мне, одна тебе, одна ему,- вот и дело сделано. Остался только петух. Что с ним прикажете делать? Один говорит — мне, другой — мне и третий — мне.
— Отрубим петуху голову.
Лучшего дележа и быть не могло. Отрубили голову и зажарили его на вертеле.
— Стойте, братцы! — крикнул Петря.- Делили мы двор, я был с краю, теперь хочу быть посередке.
— Ладно,- согласился старшой и схватил петуха за одну ногу, средний — хвать за другую. Досталась Петре гузка.
Потом старшой ухватил петуха за крыло, средний за другое, и достались им крылья с грудкой. А Петря получил шею, на которой, как говорится, мяса до того много, что и съесть невозможно. Пошло дело как по маслу. Разделили они все, что было в доме и на дворе: уток и гусей, индюшек и свиней, коз и коней, быков и овец, разную утварь и остальные домашние вещи.
Целыми днями только и слышно было: «Это мне, это тебе, это ему». Поделили они все по справедливости, как братья. Осталось им еще поделить дом, амбары и сараи, конюшни, навесы и прочие строения большого двора.
— Вот это задача,- молвил старшой, самый смышленый.- Дом, правда, большой, просторный и красивый, да один. Как же его делить?
«Верно, вот это задача,- задумался средний.- Как же дом разделить на три части?»
Петря глядит то на одного, то на другого — удивляется.
— Как делить? — спрашивает.- Да так же, как делили все: это мне, это тебе, это ему,- да смотри, чтобы доли были одинаковые.
Судили-рядили братья, ломали голову, думали и так и эдак, да и решили, что иного не остается, как разобрать дом и амбары, конюшни и навесы, сараи и прочие строения и разделить их — это мне, это тебе, а это ему.
Трудились братья, трудились, не ленились. День работали, два, три. Рук не покладали, пока не разобрали строения и не отдали каждому его долю.
— Ай да молодцы! — сказал старшой, тот что посмышленей. Много было — мало осталось. Давай делить поля, сады, виноградники, рощи, луга да выгоны.
— Давай,- говорит средний.
— Пойдем,- говорит Петря; ему тоже стало ясно, что только это и осталось.
Богатство делить — людей не примирить. Хоть и родные братья, а в чем не сойдутся, все равно подерутся.
Вышли в поле братья и стали по своему обычаю считать шаги: «Один мне, один тебе, один ему».
Виноградники по кустикам, сады по деревьям, рощи по дереву да по кустику — все поделили. А как пришли на выгон, где паслось стадо, так и запутались. Коров и телят разделить не так уж трудно: одну мне, одну тебе, одну ему, одного сюда, одного туда, а третьего еще дальше. Но что делать с быком? Один бык на все стадо! И был он такой красоты, что другого такого на всей земле не сыскать, хоть исходить ее из конца в конец: широкий в груди, крепкий в загривке, такой громадный бык, что насилу в ворота влезет. Голова у него маленькая, рога острые и длинные, а кто ему в глаза взглянет, того в дрожь бросит. У самых богатых царей не бывало такого быка.
— Что же мы будем делать? — спросил старшой, который сразу смекнул, что с таким быком прославишься на весь мир.
— Верно, что же мы будем делать? — спросил средний.- Петух петухом, а бык быком.
И пошло: один говорит «да», другой «нет», этот гнет в свою сторону, тот — в свою.
Каждому, видишь ли, хотелось заполучить быка себе и только себе. Началась бы тут потасовка, да смилостивился Господь и послал Петре хорошую мысль.
Знаете что,- сказал он.- Посмотрим, какое кому счастье: построим каждый по стойлу и пустим быка: в чье стойло побежит, тому он и достанется.
Быть по сему,- согласились старшие братья. Каждый из них, видишь ли, не сомневался, что сумеет так поставить дело, чтоб бык вошел в его стойло.
Старшой, человек великого ума, разыскал знаменитых каменщиков и мастеров и велел им строить стойло на диво, с башнями да с украшениями.
Увидит бык такую красоту и побежит без оглядки прямо к нему.
Средний-то чем хуже? Вот он и постарался, чтоб стойло его было еще того краше да просторнее.
А Петря-дурачок посматривает на них и глазами хлопает; никак не придумает, как за дело взяться. Все откладывает и откладывает работу.
Торопят его братья, а он все одно твердит: «То моя забота, обо мне пусть у вас голова не болит».
Выстроили старшие братья стойла, да такой красоты, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Вот они и стали Петрю поторапливать, чтобы он что-нибудь да выстроил. Что ему делать? Была пора, так не хватало ума, а время ушло, и ум пришел. Отправился Петря в рощу, срубил несколько деревьев и нагрузил три воза зелеными ветками. Поставил он на скорую руку шалаш из тех зеленых веток и покрыл его камышом. Братья со смеху подыхали, а Петря не нарадуется, на зелень глядя.
Привели они быка и выпустили его на середину двора, между стойлами. Пусть, мол, сам себе выберет жилье. А было это в летний день. Мошки быку покоя не давали, со всех сторон нападали, а он головой трясет, хвостом обмахивается.
Хоть и красив бык и могуч, у него обычай бычий, ум телячий: он не взглянул на башни да украшения, а походил туда-сюда по двору и пошел прямо к зеленому шалашу. И так в нем устроился, что раскаленным прутом его оттуда не выгнать.
Стоят старшой и средний — дураки дураками и глазам не верят.
— Ну и глупая скотина,- молвил старшой.- Глупая скотина, ничего с ней не поделаешь. Говорят же: дурак спит, а счастье в головах лежит.
Пригорюнились братья, глядя, как радуется Петря на своего быка. Мало того что каждому хотелось иметь быка, обидно было, что достался он такому дурню. На что ему бык? Как он будет за ним ходить?
— Слушай, Петря,- говорит однажды старшой.- Да-вай-ка сделаем с тобой хорошее дело.
Отдай мне быка, а я тебе четвертую часть своего богатства дам.
— Нет, ты мне его отдай, оставлю тебе столько же! — кричит средний.- Мы тоже не лыком шиты.
А Петря, сбитый с толку, глядит то на одного, то на другого. Он и рад был отдать быка, да не знает кому: разделили-то все по-братски, и доля старшего была равна доле среднего.
— Ничего тут другого не придумаешь, братцы,- сказал Петря,- кто больше даст, тот быка и получит.
— Бери половину! — кричит старшой.
— Я тоже даю половину! — вопит средний.
— Даю три четверти! — снова кричит старшой.
— И я даю столько же! — упрямится средний.
— Даю все!
— Я тоже.
Вот не было печали, так черти накачали. Хоть и братья, а никак не поделят. Скажи старшой, что отдаст сверх всего и шапку, отдал бы свою и средний. Бык должен непременно остаться у Петри, иначе не быть миру и согласию. Правда, согласия и так не было. Стоило Петре показаться с быком на выгоне, как начиналась перепалка. Средний глядит на быка, а старшой сердится и кричит:
— Смотри не смотри — все равно не твой.
— Да и не твой,- вторит ему средний.
Один — слово, другой — слово, вот и ссора готова. Наступает ночь, а братья все поносят друг друга. А если средний не смотрел на быка и делал вид, будто не замечает его, старшой выходил из себя и кричал:
— Ослеп, что ли? Не видишь быка?
— Хватит того, что ты его видишь,- отвечал средний, и опять начиналась перебранка.
«Разнесчастная моя головушка,- думает Петря.- Беда мне с этим быком. Что бы такое придумать, чтоб сбыть с рук? Говорил я, что надо его зарезать».
Только реши он зарезать быка — не сносить бы ему головы: братья разорвали бы его на мелкие куски.
Пойду-ка на рынок и продам его тому, кто больше заплатит,- решил Петря.- Лишь бы отделаться.
Сказано — сделано.
Вывел он быка однажды на выгон, да не остановился у стада, а повел в город продавать. Петря в город! Вот не было еще печали! Был Петря деревенским дурнем, захотел стать городским.
Понятия не имел он, что такое ярмарка, как продают и покупают, как торгуются. Слышал Петря где-то, что на ярмарке ходит видимо-невидимо народу, а еще больше там разговоров — один спрашивает цену, другой отвечает и уступает, если ему не дают, сколько запросил.
«Ничего, я тоже из ученых,- подумал про себя Петря.- Не так-то просто меня околпачить».
Идет он проселком, не торопится, как человек, которому спешить некуда. Впереди шествует бык, а он за быком. Бык нет-нет да замычит, а Петря то посвистит, то в листочек поиграет.
Вот идут навстречу люди с ярмарки.
— В добрый час, братец,- говорит один, поречистей.- Хорош бык! В город ведешь? Продавать? Сколько же ты просишь?
— Держись, брат, не горячись,- отвечает он встречному.- Прошу за быка тысячу лей, сто денежек и десять монет. И прошу я столько, чтоб было с чего скостить.
— Деньги большие, да и бык хорош…- говорит путник. Только он покупать не собирался и пошел своей дорогой. Долго ли идет Петря, коротко ли, навстречу другой. «Что же, на то и ярмарка,- думает Петря.- Одни уходят, другие приходят».
— Красивый бык,- говорит другой прохожий.- Продаешь? На ярмарку ведешь? Много ли просишь?
— Девятьсот девяносто девять лей, девяносто девять денежек и девять монет,- отвечает Петря.
Знай, мол, наших, мы тоже торговаться умеем. Посмотрел на него путник искоса, да и пошел своей дорогой.
Долго ли, коротко ли — прошел третий путник, потом четвертый, потом еще и еще. Много их повстречал Петря. Все хвалят быка, цену спрашивают, а Петря, как человек бывалый, все сбавляет да сбавляет цену, пока и сбавлять нечего стало.
Закручинился Петря.
«Горе мне с этим быком,- думает.- Все спрашивают, да ни один не торгуется. Что за бык такой, что никто его купить не хочет? Хоть даром отдавай быка, лишь бы от него отделаться!»
Нашелся наконец и настоящий покупатель. Стал он вертеться около быка, обошел его со всех сторон, осмотрел ему грудь и говорит:
— Красивая грудь! Взглянул на загривок:
— Загривок редкой красоты.
Потом полюбовался головой и рогами и говорит:
— Вот это я понимаю — голова, вот это — рога! Сколько же тебе дать за него?
— Одну лею, одну денежку и монету,- отвечает Петря.- Больше скостить не из чего.
— Скажи толком,- отвечает тот,- брось шутки шутить. Слишком уж хорош твой бык, чтобы продать его за гроши. Или ты меня принимаешь Бог весть за кого?
«Так вот оно что,- обрадовался Петря.- Вот почему никто не покупает быка: слишком он красив. Все боятся, как бы не нажить себе дома таких же неприятностей, как у меня».
— Придешь после,- говорит он покупателю,- договоримся.
Пошел человек своей дорогой. А Петря тут же ухитрился — рог быку обломал. Теперь поди скажи, что бык красив собой.
— Хорош бык,- говорит один прохожий.- Только жалко, одного рога нет.
И опять изловчился Петря, налег и быку второй рог сломал. Пусть не бросается в глаза людям.
Ведет он дальше безрогого быка. Сам шагает гордо, задрав нос, вот, мол, какое дело сделал!
А путники теперь идут своей дорогой, не спрашивают больше, продает ли он быка и за какую цену. «Не по вкусу им уши быка,- думает Петря,- их за версту видно».
Подумал да и обрезал быку правое ухо, потом левое, а затем и хвост, чтобы у быка ничего не висело.
Жалко было смотреть на бедного быка, так он его искалечил. А Петря все выше задирает нос, шагая за скотиной.
Теперь никто не скажет, что бык красив, не будет из-за него ссоры да драки. Все так, только никто уже не спрашивал Петрю, сколько он за быка просит.
А проселок, как всякая дальняя дорога, шел то полями, то садами, то лугами, а то по рощам и лесам. Долго ли, коротко ли — приходят они в дремучий лес. Остановился тут бык под старым суковатым деревом, опустился на землю — и ни с места!
— И на том спасибо,- говорит Петря.- Устал я, да и спешить некуда. Всегда оно так, когда в город отправляешься: идешь, пока не остановишься, потом опять идешь и опять отдыхаешь. Времени много, когда у человека нет другого дела.
А время клонится к вечеру. Поднялся тут такой ветер, что весь лес зашумел.
Сидит Петря под старым, суковатым и, должно быть, дуплистым деревом, а оно скрипит да поскрипывает. Скрипит — и кажется, словно в дупле кто-то мошной с деньгами позвякивает. Прислушался Петря. До того ему хотелось от быка отделаться, что он готов был его продать хоть первому попавшемуся дереву.
«Диво какое,- подумал Петря.- А вдруг это дерево заколдованное? Вдруг не скрипит, а по-человечьему говорит».
— Эй, дерево, может, купишь у меня быка, раз он тут остановился!- прокричал дурак.
— Скрип, скрип,- отвечает дерево и качается под ветром, а из дупла опять слышится, будто кто-то мошной с деньгами трясет.
— Как, как ты сказало? — переспрашивает Петря.- В среду? Купишь быка, а деньги отдашь в среду?
— Скрип, скрип,- снова отвечает дерево.
— Ладно, в среду так в среду,- соглашается Петря.- Бывает, отдают же люди товар в долг. Невелика беда, подожду до среды. Слово мое закон: за быка причитается одна лея, одна денежка и одна монета.
В среду приду должок получить.
— Скрип, скрип, скрип,- отвечает в третий раз дерево.
Теперь Петря мог спокойно воротиться домой. Так он и сделал. Идет не спеша, как всякий, кто дело справил, теперь ему и забот нет.
И попало же ему от братьев!
Слов нет, старшой сначала был доволен, что средний не увидит быка, средний — что старшой перестанет на него любоваться; кроме того, оба радовались, что не видать его больше и Петре, а тот радовался, что ссоре конец.
Но когда братья узнали, кому Петря продал быка, они накинулись на него как бешеные.
— Слыханное ли дело! — кричат.- Шут гороховый! Прямо как дурак в сказке. Поговорил с деревом у дороги, бросил эдакого быка и твердит, будто продал.
— Положитесь на меня, я знаю, что делаю,- отвечает им Петря, уверенный, что получит за быка ровно столько, сколько запросил.
Вот и отправился он в следующую среду за деньгами. А дерево все твердит свое: скрип, скрип. Вокруг валяются бычьи кости — волки его, стало быть, съели.
— Что ты говоришь? — спрашивает Петря.- Опять в среду на той неделе? Быка, я вижу, ты сожрало, одни косточки остались, а денег все не платишь. Ну, хорошо, пусть будет по-твоему. Подожду еще, раз уж сговорились, что отдам быка в долг. Только в будущую среду приду не с пустыми руками, а с топором. Так и знай! Отдашь деньги — хорошо, не отдашь — уложу тебя за милую душу, словно никогда ты и на ногах не стояло.
Сказано — сделано. Приходит он в следующую среду с топором, да еще с каким! А дерево все скрипит да Скрипит. Затянул тут Петря пояс потуже, засучил рукава, размахнулся — и бух топором по дереву. Что же! Кого слова не берут — с того шкуру дерут.
А в дереве было дупло. Какой-то богатей, Бог весть почему скрываясь от своих врагов, спрятал в этом дупле свое золото, так как не мог унести его с собой. Надеялся, должно быть, вернуться незаметно и забрать его, да только не пришлось.
Треснуло дерево под ударами топора, и посыпались тут золотые монеты, блестящие, новенькие. Сверкают, будто только что отчеканены.
— Вот это другой разговор,- сказал Петря,- глядишь, и столкуемся. Плохо только, что мелочи у тебя не видно, да ладно, как-нибудь разойдемся.
Взял он из кучи один золотой и отправился домой; думал разменять его, отсчитать себе одну лею, одну денежку и одну монету и честно возвратить сдачу.
Онемели от удивления братья, старшой и средний, услышав про деньги. Догадались, что в дупле был клад и что Петря по глупости своей взял только один золотой.
— Господи, ну и дурень же ты! — говорит старшой.- Дерево-то с тобой не торговалось, оно велело тебе прийти в среду и забрать все деньги, какие найдешь.
«Должно быть так», — подумал Петря. Ведь дерево и впрямь с ним не торговалось.
— Там денег хоть пруд пруди, — пояснил он братьям.
— Много ли, мало, сколько будет — все наше,- решил средний брат.- Бык-то один, его не разделишь. Мы тебе отдали его, на счастье, а счастье — вот оно и пришло. Теперь мы поделим золотые по-братски, как наказал отец, царство ему небесное: «Один мне, один тебе, один ему».
Согласился и Петря: «Как наказал перед смертью отец, так тому и быть».
Запрягли братья быков и отправились за кладом. У каждого воз, чтобы погрузить свою долю.
Едут они шагом — на быках, ничего не поделаешь. Наконец приехали. Стали считать да все поглядывают, чтоб друг друга не обмануть и в дураках не остаться. Потом передохнули, словечком перекинулись. Вечером отправились, а чуть свет, глядь, возвращаются домой с полными возами.
Стали попадаться им навстречу люди. Видит старшой — целая вереница телег навстречу едет.
— Заметят, не приведи Господь, наши деньги, убьют и отберут все. Не будем же дураками; если спросят, ответим, что в телеге кукуруза, просо либо ячмень для птиц.
— Так и сделаем,- согласился средний.
Подъезжают они к путникам, здороваются, те спрашивают, куда, мол, едут и что везут.
— Кукурузу,- соврал старшой.
— Просо мелкое везем,- соврал средний.
Петря — тот в жизни не врал и врать не умел. Вот он молчит, не знает, что ответить: братьев ведь тоже боязно сердить. И сказал он, как та дуда, что и туда и сюда.
— Везем мы изрядные деньги, только старшой велел говорить, будто это ячмень для птиц.
— Что же, дай тебе Бог изрядные деньги за этот ячмень,- пожелали путники и поехали своей дорогой.
Добрались братья до дому и что же увидели?
В телеге старшего была одна кукуруза, у среднего одно просо, и только в Петриной телеге оказались золотые, которыми он нагрузил свою телегу в лесу.
Остались братья с носом. Стоят и смотрят друг на друга. Только умный человек всегда найдет выход.
— Вот оно, как бывает, когда везет,- говорит старшой.- Какой прок от этой кучи золота, если бы нечего было есть? Господь позаботился, чтобы не помереть нам голодной смертью: одному дал кукурузу, другому мелкое просо, третьему деньги. Теперь надо все разделить по-братски: одну долю мне, одну тебе, одну ему.
— Как наказал отец перед смертью,- подхватил Петря. Он уже понимал, что к чему.
Собрались они было делить — да нечем. Ищут, туда-сюда, копаются в вещах, переворачивают все вверх дном — нет, не находят мерки.
— Иди, братец, к соседям,- говорит Петре старшой,- к попу хотя бы, и попроси у него мерку до вечера. Смотри только не проговорись про деньги, не то жадный поп выследит нас и оставит ни с чем.
— Кому ты это говоришь? — отвечает Петря.- Положитесь на меня, как на каменную гору. Уж я сумею попа околпачить.
И тут же отправился,- одна нога еще на пороге, а другая уже у поповой калитки.
— Дай нам,- говорит,- мерку до вечера. Вернем с лихвой.
Только не думай, что мы деньги мерить будем. Делить хотим кукурузу, просо и другую мелочь. Дал поп мерку, а сам задумался.
«Тут что-то нечисто с этим разговором о деньгах,- думает.- Покойник был человек богатый; что, если он оставил клад и братья делят его моей меркой? Никто не знает, где найдет, где потеряет. Да уж ладно, займусь своими делами».
Только отмерили братья по мерке-другой, затявкала собака: поначалу редко, потом чаще, злее, а потом так залаяла, будто кто совсем близко подошел. Ясно стало братьям, что кто-то ходит около дома и, видно, уйти не хочет.
— Опять ты, Петря, какую-нибудь глупость сболтнул,- говорит старшой.- Боюсь, поп за нами следит. Не к добру лает собака. Поди-ка посмотри, что там такое.
Кинулся Петря в сени и застыл, разинув рот. Что еще там такое?
Не в силах был поп совладать с собой, да и решил выследить братьев. Полез через забор, почуяла собака и кинулась на него, тянет попа вниз, а он хочет спрыгнуть назад, да не может. Испугался поп до смерти, растерялся и угодил на острый кол. Сидит, дрыгает что есть силы ногами, руками машет.
— Господи,- крикнул тут Петря и поспешил, добрый человек, помочь попу, с кола его стащить.
А поп дергается, как полоумный, и чем больше дергается, тем глубже на кол садится. Прибежал Петря, а поп уже при последнем издыхании. Только и успел Петря слова поповы услышать:
— Спаси мою грешную душу, сынок, никогда больше не буду в чужие дела лезть.
И вправду не пришлось ему больше лезть: тут же помер. Прибежал Петря к братьям и кричит:
— Беда! Поп помер на колу, а люди скажут, что это мы его погубили!
Средний испугался до смерти, схватил мешок с деньгами — да и собрался дать тягу.
— Стойте, братцы! — кричит старшой, который был посмышленей.- Ополоумели вы, что ли? Обсудим-ка лучше все толком, а то поспешишь — людей насмешишь.
Сначала снимем попа и притащим сюда; потом вобьем в дверь крюк и повесим его. Люди и подумают, что поп пришел воровать, испугался, что поймают, да и повесился на двери.
— Верно,- ответил средний и успокоился.- Притащим попа, вобьем крюк и повесим его.
Так они и сделали и тут же пустились наутек. Старший схватил мешок с деньгами, средний — другой, а Петря — мешок с Мелким просом; не умирать же с голоду в дороге.
— Притяни дверь за собой, дурень! — на бегу крикнул Петре старшой.
«Притянуть дверь за собой? Как же ее притянуть?» — думает тот в недоумении. Бросил он мешок, снял дверь с петель, взгромоздил ее вместе с попом себе на спину да и отправился вслед за братьями. А те неслись сломя голову, будто от пожара спасались.
Бежали они, бежали, пока не достигли густого леса. Тут их и застигла ночь.
— Тьфу ты, наказанье Господне! — крикнул старшой, увидев Петрю с дверью да с попом на спине.
Лес — такой темный и густой, что даже жутко становится. И будто уж слышится щелканье волчьих клыков, медвежий рык и вой других голодных зверей. Того и гляди, накинутся и растерзают братьев в клочья. Мертвого попа только тут не хватало… Кто знает, что еще может выкинуть мертвый поп!
Петря и так с ног валился.
— Что же тут такого,- отвечает брату,- брошу я его — вот тебе и вся недолга.
— Боже упаси! — кричит средний.- Оставим его здесь, а ну как он отвяжется и припустится за нами?
— Верно,- говорит старшой.- Ночью мертвецам вольная воля. Держи его при себе и не давай ему спуску.
Идут они дальше: старшой впереди, второй — за ним, а третий — сзади. Трудно и боязно им идти по темному лесу. Шагают, а куда — сами не знают. Устали, ноги еле волочат.
Что тут поделаешь? Отдохнуть бы — да боятся и того, и сего, и всего. Мало ли что может случиться ночью в темном лесу!
Только умные люди нигде не пропадут. Нашли они большое ветвистое дерево, полезли на него и устроились на ветвях отдохнуть. Кто знает, может, и поспать удастся?
— Гляди в оба,- говорит Петре старшой.- И не смей спать. Стой на страже и, как кто появится, сразу нам говори. Да за попом следи, чтоб пакость какую не натворил. Придет наш черед — мы станем на страже, а ты поспишь.
Поставил тут Петря дверь на ветки и прислонил ее к дереву, пощупал, хорошо ли вбит крюк, держится ли веревка на поповой шее.
— Не ваша это забота,- отвечает он братьям.- Обо мне пусть у вас голова не болит. Спите спокойно, как дома на печи. А я глядеть буду.
Насторожился Петря, что твоя кошка, стоит, по сторонам поглядывает, вперед-назад, влево-вправо, застыл, едва дышит. Вдруг слышит, будто невдалеке шелестит. Видит — появляются какие-то тени. Одна, другая, третья, двенадцать и еще одна — всех тринадцать.
А это были разбойники — двенадцать, с главарем — тринадцать. И несли они драгоценности, шелка, бархат да иные драгоценные вещи, награбленные Бог весть где. Остановились они под ветвистым деревом отдохнуть и попировать. От страха у братьев стало сердечко с кулачишко.
— Конец нам,- шепчет старшой.- Схватят нас и отберут мешки с золотыми.
— А то еще и придушат,- добавляет средний.
— Или на ветке повесят,- шепчет Петря.
Конечно, приятного мало сидеть на дереве, если под ним отдыхают разбойники — двенадцать, с главарем — тринадцать.
А разбойники стали собирать хворост да сушь для костра. По лесу шныряют, ветки собирают; набралась гора для разбойничьего костра. Долго ли, коротко ли, зажгли они костер.
— Ой,- шепчет Петря,- задушат нас дымом, спалят огнем.
— Молчи, осел! — ругает его старшой.- Еще выдашь нас.
— Накличешь на нас беду,- добавляет средний. Прошло немного времени.
— Братцы,- говорит Петря,- дым в горло попал, першит очень.
— Молчи! — сердито шепчет старшой.
— Братцы,- пристает Петря,- меня икота одолевает.
Хоть среднему и жаль кулака, все же дал дураку тумака.
А разбойники тем временем зарезали барана и стали жарить на вертеле, даже шкуры не содрали. Повалил густой дым от паленой шерсти.
— Задыхаюсь, братцы,- шепчет Петря.
Стукнул его старшой, стукнул и средний, а сами уж тоже задыхаются.
Разбойники ограбили церковь и вместе с драгоценностями утащили и мешок ладана. Церковь грабить грешно, некоторые из разбойников и раскаялись. Чем бы усмирить Божий гнев? Богу, известное дело, нравится запах ладана. Вот они и взяли по горстке ладана да и бросили в огонь. Какое поднялось благоухание! Весь лес запах ладаном.
— Братцы, сейчас чихну. Не могу больше, ей-Богу, чихну! — шепчет Петря.
Не успели братья отвесить ему положенных тумаков — Петря как чихнет! Лес задрожал. Задрожала и дверь с попом; выпал из замочной скважины ключ и скатился прямо на разбойников.
Екнуло сердце у старшого и среднего. А разбойники вскочили на ноги, и все двенадцать, с главарем — тринадцать, задрали головы вверх и стали разглядывать дерево, откуда послышался чох и упал ключ.
Ну, теперь держись!
Глядели разбойники вверх, глядели, пока затылки не заболели, ничего не увидели: внизу-то от костра светло, а на дереве дым да темень — хоть глаз выколи.
— Ну и дураки же вы, как погляжу,- говорит один из разбойников. Был он поумней и Бога боялся.- Это запах ладана поднялся к небесам, святой Петр чихнул от радости и бросил нам ключ от райских врат. Пусть, мол, каждый входит в рай, когда вздумает.
— А может, он, собачье сердце, захотел стукнуть нас ключом по голове? — шепнул другой, потрусливей.
И то может быть,- сказал третий.
— Возможно,- согласились и остальные. Забеспокоились тут грешники.
— Братцы,- говорит опять Петря.- Дверь с попом падает, сил нет ее больше держать.
Только он это сказал, дверь с попом выскользнула из рук — бух! — прямо на несчастных грешников.
— Пропали наши головушки! — завопили те.- Вот сам святой Петр с вратами рая в придачу.
Охватил разбойников ужас. Разбежались они в разные стороны и оставили под деревом зажаренного барана, драгоценности, шелка, бархат и прочие дорогие вещи, да и мешок с ладаном,- одним словом, все, что награбили, Бог весть где и когда.
— Ха-ха-ха! — смеется Петря.- Ну и торопились же они. Смеются и братья, старшой да средний. Понравилось им, видишь ли, как бегут разбойники; у кого коленки задраны до носа, у кого пятки у самого затылка.
Видят братья — нет разбойников. Слезли они с дерева и давай подбирать узлы. Только где уж там делить по-братски. Нагрузились старшой и средний драгоценностями, шелками, бархатом и прочими дорогими вещами, сколько мог каждый унести. А Петря? У него платье хоть и новое, да нрав старый. Вытащил он из-за пазухи нож, отрезал себе кусок жареной баранины и принялся ее уписывать так, что за ушами трещало. Уж очень он проголодался. Ест и ни о чем не думает, ничего не слышит и не видит.
Наелся Петря, осмотрелся — глядь, а он один!
Побоялись братья, что разбойники, не приведи Господь, опомнятся и вернутся обратно,- вот и убежали прочь.
Остался Петря один, один с попом.
— Бедный поп,- молвил он.- Что там ни говори, а после смерти сделал ты христианское дело. Не брошу я тебя, как язычник, на съедение воронам, орлам да лесным зверям.
Петря был добрым христианином. Стал он копать ножом яму — схоронить попа.
«Бедный ты, бедный,- думает Петря,- умер ты без свечки, никто не оплакивал тебя, не спел тебе отходной.
Покурю я, по крайней мере, над тобой ладаном, и душа твоя вместе с дымом перейдет на тот свет».
Взял он мешок с ладаном и высыпал его на горящие угли, оставшиеся от разбойничьего костра.
Тут уж дым в самом деле поднялся до самого рая, где сидел святой Петр. И знал святой, что жег ладан человек с чистым сердцем.
Не долго думал он, взял да спустился с неба и предстал перед Петрей. А тот сидит себе на пне и любуется, как дым от ладана вверх поднимается.
— Здравствуй, сынок,- говорит святой Петр приветливо, по-стариковски.- Каково поживаешь?
— Да так,- отвечает Петря, не сводя с него глаз,- сижу на этом пне. Наелся досыта, братьев ветер да грехи тяжкие унесли, попа я схоронил. Делать мне больше нечего, вот и сижу.
— Правильно поступаешь, сынок,- говорит святой Петр.- Человек мается-мается, ему и отдых полагается. А Господу Богу понравились твои дела, и послал он меня похвалить тебя от его имени.
— Покорно благодарю,- отвечает Петря и привстает со своего пня.
— А еще приказал мне Господь,- продолжал святой Петр,- сказать тебе, чтобы ты попросил у него чего-нибудь. Хочет он исполнить любое твое желание.
— Да я ничего не прошу, нет у меня никаких желаний,- отвечает Петря, не задумываясь.
— Нельзя так, тезка,- стоит на своем святой.- Против Бога идти никто не может. Раз он говорит: проси — нужно просить, говорит: бери — нужно брать.
— Ну, если это дело подневольное, так чего же ты у меня спрашиваешь? — отвечает Петря.
— Не грубиянь, братец,- говорит райский ключник с укором,- проси, каких хочешь богатств — все у тебя будет.
— Да их у меня и так хоть пруд пруди. Не знаю, куда девать; беда мне с этим богатством.
— Ну, тогда проси здоровья.
— Да разве не видишь, каков я? — отвечает Петря.- Как можно просить то, чего имеешь сполна!
— Так проси долгой жизни,- настаивает святой.
— Вот еще,- возмутился Петря.- Кто же кота в мешке покупает? Выпросишь, а потом пожалеешь.
— Тогда проси счастья! — воскликнул святой Петр, теряя терпение.
— А кто счастливее меня? — опять отвечает Петря.- Оставь меня, каков я есть. Лучше все равно быть не может.
Святой Петр не хуже всякого другого знал, что такое приказ начальства. Подошел он к Петре и шепнул ему ласково на ухо:
— Да проси же себе, дурень, жены и детей, да чтоб дом был, как у порядочных людей.
— Ой! — воскликнул Петря и отступил на три шага,- Не стыдно тебе, старому человеку, соблазнять меня? Такое не просят, оно само приходит в свое время. Женитьба не гоньба — поспеешь.
Видит святой Петр, что с ним не сладить. Нахмурился и заговорил по-другому:
— Ты что, человече, не понимаешь, что это — приказ? Божьему повелению надо подчиняться,- добавил он строго.
— Ну, раз приказ,- отвечает Петря,- делать нечего. Пусть это будет на твоей совести. Попрошу я… Чего же мне попросить? Дай-ка я попрошу комариную волынку,- сказал он, чтобы запросить, чего и достать нельзя.
Да только не знал он, бедняга, что Бога обвести вокруг пальца невозможно. Что ни проси у Бога — он даст тебе то, что ему заблагорассудится.
Отошел святой Петр в сторону и тут же вернулся с комариной волынкой. И до того она была тонкой, что глазами не разглядишь, до того легкой, что в руках не чувствуешь.
— Вот тебе, парень, волынка, какую ты просил. И знай, что тот, кто играет на ней, и тот, кто слушает, забывают и голод, и жажду, и заботы, и усталость, и страдания. Кто услышит, тому жизнь раем покажется, и будет он плясать до упаду. Вот оно как…
Сказал это святой Петр, да и был таков.
Петря смотрел, разинув рот, то на место, где только что стоял святой, то на волынку, которую почти не видел и в руке не чувствовал, и никак не решался поднести ее к губам.
— Вот у меня и волынка,- сказал Петря.- Только не знаю, что мне с ней делать.
А тем временем волки учуяли запах зажаренного барана и стали собираться под деревом. Долго ли, коротко ли, видит Петря — окружили его волки со всех сторон и глазами сверкают. А волки были большие и щелкали зубами — вот-вот разорвут и съедят молодца.
«Погодите же,- думает Петря,- вы у меня выпляшетесь. Проголодались? Сейчас накормлю».
Надул он волынку и стал играть, как умел.
Посмотрели бы вы, какие тут начались чудеса. У Петри страх как рукой сняло, а волки сразу подобрели, замахали, как щенята, хвостами, потом принялись плясать, прыгать, кувыркаться и всякие выкрутасы выделывать, как в сказке… Любо-дорого глядеть!
Отправился Петря в путь и все продолжает играть на волынке. Захотелось ему из лесу выбраться в поле, к людям. Одному ведь и в раю жить скучно… Один и дома горюет, двое и в поле воюют.
А волки идут за ним, подпрыгивают, кувыркаются и выделывают разные штуки.
На заре вышел Петря из леса и увидел впереди поля, сады, луга — словом, и деревня недалеко.
«Так,- подумал он,- было хорошо, теперь еще лучше будет».
Перестал он играть, а волки испугались света и побежали обратно в темную лесную чащу. Что же Петре делать? Куда податься?
Пошел он полем между селами и лугами, а где и прямиком. Долго ли, коротко ли, приходит Петря в деревню и останавливается у попа. Знает крестьянин, что поп на селе боярин.
— Здорово живешь, батюшка.
— Здравствуй, сын мой. Откуда и куда?
— Из дома я, батюшка, да вот не знаю, откуда и куда отправился, где был, куда прибыл и куда дальше идти…
Поп, человек себе на уме, сразу смекнул, что имеет дело с дурачком-простачком, который сам не знает, чего хочет, и не ведает, где голову приклонить.
«Такой-то мне и нужен,- думает про себя поп.- И не отсюда он и не оттуда, а будет сидеть, куда посадят».
— Иди ко мне служить, сын мой,- говорит.- Работы немного, плата хорошая. Утром встанешь, конюшни почистишь, а потом сиди сложа руки. Поведешь скотину на водопой, дашь ей корму, и опять делать нечего. Наколешь дров, разведешь огонь на кухне, и опять сиди себе. Потом коз на пастбище выгонишь и целый день заботы не ведаешь. И за все это я дам тебе в год семь коз с козлятами и козла рогатого, чтоб ты из дома моего ушел богаче, чем пришел.
— Что ж, послужу тебе, батюшка,- отвечает Петря. Стал он у попа служить, чтоб хоть как-нибудь пристроиться.
Утром сделал Петря все, что полагалось, и хотел было отдохнуть, да некогда. Потом вывел он поповских коз на выгон, и тут началось…
Только привел их на выгон, козы разбежались, будто черти за ними гнались. Одна лезет на скалы, другая прыгает в яму, третья через плетень в зеленую капусту соседа. Не зря сам черт козу у ворот рая стережет. Бегает бедный Петря, высунув язык, за козами то вверх, то вниз, то в ту сторону, то в другую, не может собрать их в одно место.
— Ладно,- говорит он, измаявшись.- Не умней же вы волков. Сейчас вы у меня напляшетесь.
Вынул Петря волынку и заиграл. Как будто кто-то за веревочку потянул коз с козлятами да козлами рогатыми к Петре. Собрались они вокруг и давай плясать, как только козы умеют. Где уж тут думать про голод и жажду!
От прыткой козы ни забора, ни запора. А тут успокоились они, пляшут, только бороды козлиные да уши трясутся. Сидит Петря весь день до вечера под широколистой липой, играет козлам, а они ласково поглядывают на него и прыгают.
Только вечером, когда Петря перестал играть и вернулся со стадом домой, козы были до того голодны, что набросились, как саранча, на попову изгородь и всю обглодали.
На второй день и третий день опять то же.
— Слушай, батюшка,- говорит попадья, добрая жена, из тех, что мужа сводят с ума,- нечистое дело с этим слугой. Не возьму в толк, что творится с нашими козами. Приходят они с поля голодные, все меньше дают молока и обглодали весь наш плетень.
— Кажется мне, неладно что-то,- отвечает ей муж. Был он поп, жил в Божьем страхе, вот и соглашался во всем с женой, лишь бы мир в доме царил.
— Последи-ка за ним и узнай, что к чему,- требует попадья.
Он говорит — нет, она говорит -да. Спорили они, спорили — только все равно вышло так, как хотелось жене. Да иначе и быть не могло. Рано утром встал поп и пошел на выгон. Спрятался в кустах, чтобы выследить Петрю и поймать его с поличным.
Разнесчастная его головушка! Заиграл Петря на волынке, а козы с козлятами да с козлами рогатыми принялись плясать. Но пуще всех плясал поп, ведь душа-то у него человеческая. Трясутся козлиные бороды, но еще сильнее трясется попова борода. Жалко глядеть на бедного попа. Только не чувствовал он шипов, не сердился на Петрю, потому что чудесная волынка радовала и успокаивала его душу. Глядит поп на Петрю, прыгает все да приговаривает:
— Отдам за него, ей-Богу, отдам!
Была у попа одна-единственная дочка, девушка красоты неописуемой, и решил он отдать ее за Петрю. Где же найти ему другого такого зятя!
Плясал поп целый день и не жаловался, хоть бы трое суток этот день тянулся.
А вот как вернулся домой в разорванной рясе, со спутанной бородой и весь исцарапанный… начался тут другой разговор. Лучше бы и не вспоминать о нем.
— Взгляни на себя, какой же ты мужчина, какой ты поп! — ругает его попадья.- Выставил тебя дурачок на посмешище перед всей деревней, дети и те над тобой потешаются!
— Да уймись ты, женщина, попридержи язык,- отвечает поп.- Ничего-то ты не понимаешь. Посмотрю я, каково тебе будет, как заиграет он на своей волынке. В церкви — и то пустишься в пляс.
— Кто, я? — кричит попадья.- Как бы не так! Плясать, когда не хочется!.. Посмотрела бы я… Лопну, а не сдамся и в пляс не пущусь. Не такая я тряпка, как ты.
— Ладно,- говорит поп.- Посмотрим, какая в тебе сила. Вот вернется, попрошу его поиграть. Тогда и увидим, будешь ли ты так ерепениться.
Не смогла попадья отказаться. Решили они тут же попросить Петрю поиграть, как придет с козами домой. Хоть и была попадья уверена, что плясать не будет, да только чем ближе становилось к вечеру, тем больше кручинилась.
«А что,- думает, — если у этого дурачка какая-то чертовщина? Не хотелось бы срамиться».
Стала она подумывать, где бы спрятаться, а тут и стадо, слышно, идет. Куда же ей деваться? В бочку какую-нибудь залезть? Уж очень неудобно в бочке сидеть.
Поднялась она скорей на чердак, открыла сундук, где хранила пряжу, прыгнула в него и опустила крышку. Лежит не дышит.
Да только и здесь настигла бедную женщину волынка. Как заиграл Петря на волынке, давай тут попадья ворочаться. Ворочалась она в сундуке что есть мочи, да так, что сундук запрыгал: трах-трах, бах-бах. Допрыгал сундук до чердачной лестницы и — бах! — свалился прямо в сени.
— Отдам за него, ей-Богу, отдам,- кричит попадья, готовая отдать дочку за Петрю.
И устроили они знаменитую свадьбу, как полагается в поповском доме. Так стал Петря хозяином, со своим домом и двором; появились у него и дети.
А когда случалась в семье какая беда или что не так выходило, брал Петря волынку, принимался играть, и все опять налаживалось.
Тут и сказке конец. Кто ее дальше знает, тот пусть и продолжает.