Произведение Степана Григорьевича Писахова
Запонадобилось жоне моей уголье, и чтобы не покупное, а своежженое. Я было попытал словом оттолкнуться:
— Не робята у нас, хватит с нас, робята будут — сами добудут.
Баба взъершилась. И на всяки лады, на всяки манеры меня изругала.
— Семеро на лавке, пять на печи, ему все ишшо мало!
Я от жониной ругани подальше. Из избы выбрался, сел за угол. Как подумал о работе, так и устал. Отдохнул. Про работу вспомнил — опять устал. Так до полден от несделанной работы отдыхал.
Время обеденно, жона меня сыскала:
— Старик, уголье нажег уже?
— Нажгу ужо!
После обеда соснуть не пришлось — прогнала баба на работу. Только я угнездился для спанья — старуха кричит:
— Старик, уголье нажег уже?
— Нажгу ужо!
За подходяшшим матерьялом надо в лес иттить, а мне неохота; я осиннику наломал, — тут под рукой рос, — кучу наклал, зажег. Горит, чернет, а не краснет. Како тако дело? Водой плеснул — созвенело, в руки взял — железо. В руки взял: весом — деревянно уголье, а крепостью — всамделишно железо. Я из осинника всяких штук хозяйственных настрогал: и самоварну трубу, и кочергу, и вьюшки, заслонки, и чугунки, и ведра, лопату — ну, всяку полезность обжег, жоне принес, думал — будет сыта, а жона обновки угольно-железны заперебирала, языком залопотала:
— Поди скорей, старик, нажги, принеси: ухваты, шшипцы, грабли да вилы, железной поднос, на крышу узорной обнос, сковородки, листы, да гвоздей не забудь, новы скобы к избенным да к банным дверям, да флюгарку с трешшоткой, обручи на ушат, рукомойник, лоханку, пуговицы к сарафану, пряжки к кафтану. Я отдохну, снова придумывать начну. Иди, жги, поворачивайся!
Я свернулся поскорей, пока баба не надумала чего несуразного. Наделал все по бабьему говоренью, нажег, к избе приволок, все очень железно и очень деревянно!
Кабы тешшина деревня была на этом берегу, ушел бы, там чаю напился бы, блинов, пирогов, колобов наелся бы. Тешша за рекой живет. Придумал мост через реку построить, к тешше в гости ходить.
Обжег большушшую осину, толстушшую дубину со столб ростом. А этот столб в берег вбил, начало мосту сделал. Сидел около, соображаю: какой меры да какого вида штуки для моста обжигать?
Вдруг инженер царской налетел на меня, криком пыль поднял
— По какому полному праву зачал мост строить, ковды я инженер казенной царской, а плана не составил и задатка не пропил? Перестать строить и столб убрать!
Я ему, инженеру казенному царскому, и говорю:
— Не туго запряжено, можно и вобратно повернуть, а столб дергать мне неохота.
Столб-то хошь и из осины, да железной, ево не срубишь, нижной конец в земле корни пустил, его не выдернешь. Бились-бились — отступились.
Весной столб Уйму спас.
Вот как дело было. Вода заподымалась, берег заподмывала. Гляжу — дело опасно. Я Уйму веревкой обхватил, к столбу прихватил, привязал накрепко. Наша Уйма была вся в куче, — дом возле дому, все в тесноте. Водой подмыло Уйму и с места сдернуло! Веревка в море не пустила, на месте удержала, Уйма в ряд вытянулась да так и до сего дня стоит. Не веришь — сходи проверь. Пока с одного конца до другого пойдешь, не раз есть захошь.
Ко мне инженер казенной царской пристал с расспросом:
— Где это особенно железо достал?
У меня ответ уж готов:
— В болоте экого железа сколь надобно!
Инженер казенной план составил, задаток пропил, — стали болото сушить. Канавы копают, а железа нету. Стали-таки канавы копать, по которым вода из болота да опять в болото.
Много товды работал царской инженер казенной — ничего не наработал, да много заработал.