Рассказ Астрид Линдгрен для детей
В воскресенье накануне Рождества мама с папой отправились на похороны. Время для похорон было вовсе не подходящее, однако случается, что люди умирают в разгар рождественских хлопот.
Дети остались дома одни. Вроде ничего плохого в этом не было. Им велено было сидеть в кухне за столом и вырезать елочные украшения из глянцевой бумаги. Мол, если проголодаются, в кладовой полно еды, наготовленной к Рождеству. И еще у них было целое блюдо с тянучками, замечательными светло-коричневыми тянучками в красивых бумажных формочках. В них было много миндаля, и он так вкусно застревал в зубах. Это твердое, липкое лакомство варили только на Рождество. Маму беспокоило лишь одно: – Смотрите, держите дверь запертой. Упаси Боже, не пустите в дом какого-нибудь бродягу.
Потому что в ту пору по дорогам бродило ужасно много бродяг. Бродяги были самые разные. Добрые и тихие, которые садились на стул, не проронив ни словечка. Болтливые бродяги, которые без устали выдумывали разные небылицы. Пьяницы, которые иной раз бывали в хорошем расположении духа, а иной раз хватались за нож. А еще – бродяги до того завшивленные, что маме приходилось после них сметать вшей со стула. Мама терпеть не могла бродяг, хотя всегда подавала им большой ломоть хлеба и кусок сала.
Но сейчас дети оставались дома одни.
– Не пускайте в дом бродяг, – были последние мамины слова перед тем, как она вышла из дома и уселась в сани, где папа уже давно сидел, еле сдерживая коней.
Нет, дети и не думали пускать в дом бродяг. Они с удовольствием мастерили бумажные корзиночки. Свен показывал маленьким сестренкам, как надо их плести. Они говорили про рождественские подарки и сошлись на том, что мягкие пакеты никуда не годятся. В мягкие пакеты кладут чулки, рукавицы и прочие пустяки. А в жестких лежат куклы, оловянные солдатики и другие замечательные вещицы, доставляющие детям радость. Они набивали рот тянучками, отчего походили на круглощеких церковных ангелов.
Кухонная дверь была заперта на крюк. Но вот Свену понадобилось выйти на двор, а когда он вернулся, то забыл запереть дверь. Потому что как раз в эту минуту Анна и Инга Стина подрались из-за ножниц, и ему пришлось разнимать их.
Стенные часы в спальне пробили семь дребезжащих ударов. И, как раз когда они смолкли, раздался стук в дверь.
– Войдите! – поспешил крикнуть Свен. – Нет, нельзя… – добавил он несмело.
Но было уже поздно.
Дверь отворилась, и кто-то вошел. И это был бродяга. Это поняла даже Инга Стина, которая от страха ударилась в слезы.
– Что это с тобой? – спросил бродяга. – Никак у тебя живот разболелся?
Инга Стина заревела еще громче. Свен и Анна сильно покраснели. Свен подошел к бродяге и, заикаясь, промямлил:
– Мы… мы дома одни, так что, господин бродяга, идите своей дорогой.
Сказав это, он тут же понял: никак нельзя говорить, что они дома одни.
– Хотя мама с папой скоро придут, – добавил он, – совсем скоро.
– Да, они придут с минуты на минуту, – подтвердила Анна и, сказав это, немного успокоилась.
Инга Стина продолжала реветь.
– Вы, я вижу, вырезаете елочные игрушки. Давайте-ка я вам что-то покажу, – сказал бродяга и подошел к кухонному столу.
Он взял ножницы и глянцевую бумагу, сложил бумагу в несколько раз и прорезал в ней дырочки. Потом он развернул ее и… о, какая замечательная кружевная звездочка у него получилась! Прямо волшебник, а не бродяга!
– Вот это да! – сказали дети, вытаращив глаза.
Потом бродяга сплел корзиночку, да такую крошечную, что невозможно было понять, как такие здоровенные ручищи могли сплести такую малюсенькую штучку.
– Какая маленькая-премаленькая корзиночка, – сказала Анна.
– Когда повесишь ее на елку, положишь в нее всего одну изюминку, – объяснил бродяга.
– Подумать только, что вы умеете, господин бродяга! – сказал Свен.
Он нарочно сказал «господин бродяга», решив, что нужно быть как можно вежливее.
– Я еще много чего умею! – воскликнул бродяга. – Я умею колдовать.
– В самом деле? – спросили дети.
– Смотрите сами, – сказал бродяга и вытащил тянучку из уха Инги Стины, которая перестала реветь.
Потом бродяга вытащил по тянучке из ушей остальных ребятишек.
– Вот это да! – сказали они.
– Теперь мне надо поговорить с моим братом, который живет в Америке, – заявил бродяга.
– А как же вы, господин бродяга, будете с ним говорить?
– С помощью моего секретного изобретения. У меня в животе есть аппарат, и через него я слышу, что мой брат говорит!
– Вот это да! – воскликнули дети.
– Привет, Чарли! – закричал бродяга. – Чарли – это мой брат, – объяснил он ребятишкам. – Когда он жил в Швеции, его звали Калле. Привет, Чарли! – снова закричал он.
И подумать только, Свен, Анна и Инга Стина услыхали, как чей-то голос в животе у бродяги сказал:
– Привет, Ниссе, какая есть твоя жизнь?
– Да так, помаленьку. Ну а как ты там сам-то?
– Копаю золото, – ответил голос из живота. – Сегодня накопал пятнадцать кило.
– Финос пурос, – произнес бродяга непонятные слова.
– Завтра пошлю тебе в куверте сто далеров, – посулил голос.
– Финос пурос, – повторил бродяга, – тогда я куплю себе костюм в красную полоску с маленькими бантиками. Привет, Чарли!
Но Чарли больше ничего не сказал.
– Завтра я получу сто далеров, – сказал радостно бродяга и посмотрел на детей с улыбкой.
– Вот это да! – сказали Свен, Анна и Инга Стина.
На минуту наступила тишина.
– А вы еще что-нибудь умеете, господин бродяга? – вежливо спросил Свен.
– Я могу представить пьяного мужика, которого забрал полицейский, – ответил бродяга и начал представление.
Инга Стина сунула в рот еще одну тянучку, в свой церковноангельский рот. Но бродяга представлял так смешно, шатаясь и петляя ногами по кухонному полу, что Инга Стина расхохоталась, и тянучка застряла у нее в горле.
– Тянучка, – взвизгнула Инга Стина, и лицо у нее посинело. Она отчаянно замахала руками.
– Плюнь! Плюнь! – закричали Свен и Анна. Но тянучка застряла крепко-накрепко.
Тут бродяга в один прыжок оказался рядом с Ингой Стиной. Теперь это был уже не пьяница, еле стоящий на ногах. Он засунул в горло Инге Стине два пальца и вытащил тянучку.
Инга Стина взвыла и плюнула на клеенку. Потом она улыбнулась и спросила:
– А вы умеете еще что-нибудь, господин бродяга? Представьте еще пьяницу, это было так смешно.
– Я умею петь песни, – ответил бродяга. И он спел очень печальную песню про красивую девочку, которую разорвал лев.
– Мы тоже умеем петь песни, – сказала Анна, и дети спели бродяге песню:
Пророк Иов до Ниневии
идти обязан был пешком,
но, убоявшись злой стихии,
ослушался приказа он.
Он к морю на корабль спешит,
но гибель шторм ему сулит.
Бродяга сказал, что ни за что не поступит так, как пророк Иов.
– А еще вы умеете что-нибудь, господин бродяга? – снова спросила Инга Стина. Она хотела спать и начала капризничать.
– Я умею говорить по-арабски, – ответил бродяга.
– Надо же! – воскликнули дети.
– Петчингера, петчинчера бюш, – сказал бродяга.
– А что это значит? – спросил Свен.
– Это значит: я хочу спать.
– И я тоже, – сказала Инга Стина.
Тогда Анна вспомнила, что они еще не ужинали. Она пошла в кладовку и принесла рождественскую колбасу, студень, солонину, рагу, каравай хлеба, сладкие хлебцы, хлеб из просеянной муки, масло и молоко.
Они убрали со стола глянцевую бумагу и ножницы и поставили еду.
– Хлеб наш насущный даждь нам днесь, аминь, – сказала Инга Стина, и они приступили к еде.
Бродяга тоже ел. Долгое время он молчал, все ел и ел. Он ел и колбасу, и студень, и солонину, и рагу, и хлеб и запивал еду молоком. А после он съел еще колбасы, студня, солонины и рагу и выпил еще молока. Просто удивительно, сколько он мог съесть. Под конец он рыгнул и сказал:
– Иногда я ем ушами.
– Вот это да! – воскликнули дети.
Он взял кусок колбасы и запихал его в свое большое ухо.
Дети сидели, ожидая увидеть, как он начнет жевать ушами, но он этого делать не стал. Однако колбаса вдруг куда-то подевалась.
Это был в самом деле удивительный бродяга. Но потом он вдруг замолчал и долго-долго сидел, не проронив ни слова.
– А еще вы что-нибудь умеете? – снова спросила Инга Стина.
– Нет, больше я ничего не умею, – ответил бродяга совсем другим, усталым голосом.
Он поднялся и пошел к двери.
– Мне пора идти, – сказал он.
– А куда? – спросил Свен. – Куда вы пойдете, господин бродяга?
– Прочь, – ответил бродяга.
Но у двери он обернулся и сказал:
– Я еще приду к вам. Приду, когда на неделе будет два четверга. И принесу с собой своих ученых блох, которые умеют прыгать по-сорочьи.
– Вот это да! – сказала Инга Стина.
– Интересно было бы поглядеть на этих блох, – сказал Свен.
Дети вышли на крыльцо проводить его. На Дворе стемнело. Простертые к небу яблоневые ветки казались такими черными и печальными. Проселочная дорога тянулась темной бесконечной лентой далеко-далеко и пропадала где-то вдали, где ничего нельзя было разглядеть.
– Спокойной ночи, господин бродяга, – сказал Свен и низко поклонился.
– Спокойной ночи, господин бродяга, – сказали Анна и Инга Стина.
Но бродяга не ответил. Он пошел прочь и даже не обернулся.
А дети услыхали, как внизу, под горкой, заскрипели сани.
И вскоре наступил рождественский вечер, веселый, радостный праздник. С твердыми и мягкими пакетами, свечками в каждом углу, запахом елки, лака и шафранных булочек. Ах, если бы такой замечательный день приходил немножко почаще и не кончался бы так быстро!
Но рождественскому вечеру приходит конец! Инга Стина заснула в горнице на диване. Свен и Анна стояли у кухонного окна и глядели в темноту.
В этот вечер во всем Смоланде мела метель. Снег падал на Томтабаккен и Таберг, на Скуругату, Оснен и Хельгашен, да, на леса и озера, выгоны и каменистые пашни, одним словом, на весь Смоланд. Метель замела также все узкие, извилистые и ухабистые проселки и окаймляющие их изгороди. Наверно, снег падал и на какого-нибудь беднягу нищего, бредущего по дороге.
Анна уже забыла про бродягу. Но сейчас, стоя на кухне и прижав нос к стеклу, она вспомнила о нем.
– Свен, где, по-твоему, этот бродяга нынче вечером?
Свен подумал немного, облизывая марципанового поросенка.
– Может, он идет по дороге в приходе Локневи, – сказал он.