Ах, ах! — рассказ Бориса Ганаго. Душеполезное чтение
Людочка была совсем крошкой, когда первый раз услышала:
— Ах, какая милая девочка!
Малышка еще ничего не понимала, но восторженные возгласы ей так понравились, что захотелось их слушать всю жизнь. И когда кто-то спокойно скользил по ней взглядом, а любовался изумительным цветком или неповторимо красивым закатом, ей было обидно: почему восхищаются не ею?
Люда подходила к цветку, срывала и топтала его ножками.
Мама объясняла, что Людочка поступила нехорошо и уводила ее подальше. Люде это казалось несправедливым. Ее, которой когда-то так восторгались, называли нехорошей девчонкой из-за каких-то анютиных глазок или хризантем. Она стала ненавидеть их. Если взрослых не было рядом, девочка тайком подходила к цветам, срывала и растаптывала. Пусть только ею любуются!
Когда на клумбе не осталось соцветий, мама отшлепала дочку.
«Ну и пусть, лишь бы не было соперниц! Пусть растут одни сорняки!”
А вот как быть с красивыми закатами, Люда не знала. Солнышко не растопчешь. Потому на прогулках, когда взрослые засматривались на живописные берега, на дивное озеро или заслушивались трелями соловья, Люда закатывала свои концерты. Она капризничала, плакала, скулила, доводя всех до головной боли.
Подрастая, девочка стала требовать все новых и новых нарядов. А откуда их взять? Папа давно ушел к другой красавице, помоложе. Вот мама и сидела часами у зеркала, морщинки прятала, чтобы мужа вернуть.
Подражая маме, и Людочка стала подводить губки, глаза, щечки мазать красками. В конкурсах красоты состязалась — вдруг заморский принц заметит. Когда подружки, щеголяя ножками, выходили на сцену, Люда желала им поскользнуться и даже шлепнуться. Лишь бы ей быть первой.
Если кто-то дружески говорил: «У тебя имя-то какое — Людмила. Так будь же милой для людей не только нарядами, но и красотой души”, — Люда обжигала их своими недовольными взглядами: «Какая еще душа? Где она? Кто ее видел?”
Появился в ее классе новичок, мальчик интересный, особенный. Даже имя у него редкое — Серафим. Дед его лесником был. Телевизор не признавал. Учил внука природу понимать как творение Создателя, душу хранить, добро людям нести. Он соседкам, одиноким старушкам, на зиму бесплатно дрова привозил, тихо произнося: «Во славу Божию”.
И внуку говорил:
— Задумайся, какое имя носишь: Серафим — несущий свет. Что от тебя Господь ждет?
Понравился новенький Людочке, она и постаралась сразить его — целый час себя раскрашивала-прихорашивала.
Изумленно взглянул Серафим на соседку по парте:
— Что с тобой, болеешь?
— А что?
— Губы у тебя черные, как у покойницы, да и под глазами синева.
Она ему свысока:
— Ты что — с луны свалился? Эх, деревня… Мода теперь такая…
— Мой дед спросил бы: «Как у дикарей?” Знаешь, дедушки уже нет, а мне кажется, он со мной, и я знаю, чтб бы он сказал в каком случае. У него были ясные мысли, и он часто повторял: мудрец видит конец. Он суть видел и меня тому учил.
— Твой дед допотопный. А мы люди современные, — возразила Люда.
— Современные — это какие? Слепые? Ни Бога, ни души не видят? Только для удовольствия живут? У нас в воскресной школе девчата совсем другие, ни одна не красится. Взглянуть приятно, а ты почему-то ногти черным намалевала. Зачем? Ребят завлекать? Да умный парень от такой живописи шарахнется. Подумает: раз так красится, значит, в душе пустота. Разве помадой завлечешь? Кто тебя такую намалеванную замуж возьмет? Потанцевать, вечерок провести — ладно. А на всю жизнь… Мода, мода… Для чего она?
Людочка не ответила, лишь снисходительно скривилась.
Серафим пожал плечами и вновь спросил:
— Зачем краситься? Ты и так красивая. Тебя же Бог не узнает, когда ты перед Ним предстанешь. Скажет: «Я такую размалеванную не сотворял! Что ты с собой наделала? А что в душе у тебя?”
Вернувшись домой, Люда поспешила к зеркалу. Боясь, что новичок к другой пересядет, стерла помаду. Стерла — и сама залюбовалась губками, которые ей Бог дал.
Только в душу свою не заглянула. Не научилась еще.