Часы без стрелки — краткий рассказ для детей
Это были отличные часы. Я нашел их в ящике с луком. Старший повар аэродромной столовой Жора Прокуев наказывал выбрать луковицы покрупнее, поэтому я и перебрал почти весь ящик, роясь в скрипящей шелухе. И на дне нашел часы — карманные, Кировского завода, на серебряной цепочке.
Это были прекрасные часы. Правда, у них отсутствовала минутная стрелка и напротив единицы в толстом стекле наличествовала изрядная выбоина, от которой разбегались белые трещинки. Но такие мелочи никак не могли умерить моего дикого восторга и восхищения — на четырнадцатом году жизни я впервые держал в руках настоящие часы! Дома у нас, конечно, висели на стене старые ходики с навешанными на цепи гирями, амбарным замком и прочим железным хламом — иначе они не желали передвигать свои ржавые стрелки. Но сравнивать те ходики и эти часики было бы кощунством. Думать, как оказалось, надо было о другом…
Даже теперь, по прошествии стольких лет, не берусь утверждать, что душу мою тогда не смутили некоторые сомнения в моих дальнейших поступках, ибо, как сейчас помню, я оглянулся и нашел глазами заведующего хранилищем, солдата из команды выздоравливающих дядю Толю. Он, втянув голову в воротник полушубка, разбирал какие-то бумажки на столике у дверей склада при скудном свете коптилки. Меня в дальнем темном сусеке он видеть, конечно же, не мог.
Опустив часы на самое дно картонной коробки и старательно наполнив ее отобранным луком, я с озабоченным видом прошествовал с находкой в двери овощехранилища. Дядя Толя мельком глянул на коробку и проворчал:
— Дверь-то покрепче притвори!
Это было утром. Весь день я пребывал в лихорадочном возбуждении. Притащив на кухню охапку дров, с грохотом бросал их на железный притопочный лист и тут же бежал в еловый шалаш, где стоял старый мерин Лыска, при котором я и состоял в официальном звании конюха. Забравшись за кипы прессованного сена, доставал свои часы (я уже считал их своими!) и, пряча находку даже от Лыски, открывал крышку, любовался диковинными колесиками и шестеренками. Прижав часы к уху, наслаждался таинственными недолгими скрипами и тиканьем — часы мои, к сожалению, почти сразу останавливались. Насладившись, гладил благородную полировку, прятал часы под кипу и снова бежал по делам.
Катастрофа разразилась к вечеру. Усердно обрабатывая чугунной гирей завернутые в угол мешка сухари на котлетную присыпку, я услышал зов повара Жоры:
— Поди-ка, друг, сюда!
Фраза была стандартной, ее я слышал десятки раз на дню. Но что-то в интонации Жориной заставило меня дрогнуть. Оттягивая время, я старательно сбил с ладоней сухарные крошки, даже подул на руки…
— Давай, давай,— сказал Жора,— поскорей! Никуда твои сухари не денутся!
Что ждало меня?
За дверью ждал дядя Толя. Сердце мое провалилось в растоптанные валенки.
— Слушай, ты не видел часов в луке? Большие такие, с цепочкой?
Полязгивая зубами, я сумел выдавить:
— Ка-кие часы? Ка-кой лук? Ка-кая цепочка? В сыром темном коридорчике повисла мрачная тишина.
Дядя Толя выпятил нижнюю губу, заморгал белыми ресницами.
— Не брал, значитца?
Жора Прокуев сверкнул хитрым глазом, пригладил отпотевшей лысине несуществующие волосы и пришел ко мне на помощь:
— Может, взял так, посмотреть, а?
Я каменно молчал, изо всех сил стараясь не помереть со стыда.
— Что же делать? — жалобно спросил у покрытой иней ем двери дядя Толя.— Комбат дал часы, починить. Чего я теперь скажу ему?
— Не знаю, не знаю, — ответил Жора Прокуев, сам погладил лысину и приказал мне: — Сходи-ка в склад, приготовь пару кило свеклы…
И, честное слово, они, эти два великих психолога-солдата, глянув друг на друга, даже коротко хохотнули.
Забежать в шалаш, выхватить из-под сена злополучные часы, промчаться на склад, сунуть их в ящик с луком, пнуть на радостях безответного Лыску было значительно проще, чем не провалиться под заледеневший пол кухонных сеней. Обратно из овощехранилища я летел с никому не нужной свеклой в руках.
На другое утро дядя Толя встретил меня с наигранным удивлением:
— А часы-то нашлись! Шелухи проклятой много в ящике накопилось, еле выкопал…
…Где-то в Вологодской области живет дядя Толя Попов, под Петрозаводском — Жора Прокуев. Я хочу, чтобы они знали — урок не забыт. Мне и теперь изредка снятся эти часы: вижу щербину, единственную стрелку, темного серебра цепочку. И замираю от горючего стыда в холодных сенях, где сверху падают крупные капли воды. После таких снов в семье и на службе, наверное, говорят:
— Что-то он опять не с той ноги поднялся!