Рассказ Юрия Сотника
Кончился урок. Зоя Галкина первой выскочила из-за парты и закричала:
– Второе звено, никуда не уходить! Обсуждаем вопрос о Леше Тучкове!
Затем она стала спиной к двери и приготовилась отпихивать от нее тех из нашего звена, кто попытается улизнуть. Впрочем, никто и не пытался: Зоя была маленькая, худющая, но очень сильная.
Меня еще никогда не обсуждали, и с непривычки у меня было довольно скверно на душе.
Когда посторонние ушли, звеньевая стала за учительский стол и обратилась ко мне:
– Ну, вот объясни теперь, почему ты до такого дошел? Третьего дня арифметику не приготовил, вчера тоже столбом стоял, и сегодня… Вот объясни: какие у тебя причины?
В глубине души я чувствовал, что причина у меня только одна: мама давно не просматривала мой дневник и я позволил себе немного отдохнуть в середине учебного года.
Но говорить об этой причине мне как-то не хотелось, поэтому я сидел, водил указательным пальцем по парте и молчал,
– Даже ответить не может! – сказала Зоя. – А двенадцать человек из-за него сидят после уроков. У кого есть предложения? Нету предложений? Тогда у меня есть: мы должны пойти и подействовать на Лешкиных родителей. Вот!
Я помертвел. «Действовать на родителей» было самым любимым занятием Зои и еще трех девочек из нашего звена. Все мальчишки в звене уклонялись от этого дела. Аглая и Зина Брыкина тоже не принимали в нем участия, но я по слабости характера однажды не смог отвертеться и отправился с четырьмя девчонками «действовать» на родителей Петьки Будильникова.
Мы явились, конечно, вечером, когда Петины отец с матерью были дома. Нас пригласили в комнату, предложили сесть, но мы не сели. Стоя перед Петькиными родителями, Зоя вытянула руки по швам, склонила голову набок и заговорила тоненьким, не то чтобы вежливым, а даже каким-то жалобным голоском:
– Здравствуйте! Вы извините нас, пожалуйста, но мы пришли вас просить, чтобы вы поговорили с вашим Петей.
– Понима-а-аете, – простонала Тоня Машукина, – у Пети уже целых две дво-о-ойки по чтению и три по истории, и он каждый день нарушает дисциплину.
– Он все-е-е звено-о тянет назад, – запела третья. Так они высказывались поочередно все четверо. Петькин папа стоял перед ними со стаканом чая в руке, постепенно краснел и свирепо поглядывал то на Петьку, то на его маму. Сам Петька, тоже красный и злой, смотрел, набычившись, куда-то в угол.
Когда девчонки закончили свое выступление, Петькина мама закричала, указывая пальцем на сына:
– Вот! Вот до чего докатился! Свои же товарищи потеряли от него терпение. И не стыдно тебе в глаза-то им смотреть? Олух несчастный!
На следующее утро Будильников снова нарушил дисциплину. Хотя я во время нашего визита молчал как рыба, он девчонок почему-то не тронул, а меня поймал на улице и отлупил. Но я на него даже не обиделся.
Теперь я представил себе, как эти четверо стоят у нас в квартире и «действуют» на мою маму и на моего папу. Меня такая тоска взяла, такое отчаяние, что я стал дергать носом, готовый расплакаться.
И вот тут поднялась Аглая.
– Зойка! – сказала она. – Ты, может быть, очень даже сознательная, а вот чуткости в тебе ни на столечко! Ты сначала спроси человека, почему он стал плохо учиться, а потом уж…
Зоя вытаращила глаза:
– Что-о-о? Я не спрашивала? Я не спрашивала? Граждане, вы слышали?! Я его не спрашивала!!!
– Не кричи, – пробасила Зинаида. – Спросить спросила, а ответить человеку не дала.
– «Не дала»! Его спрашивали, а он молчал…
– Он очень стеснительный, вот и молчал, – сказала Аглая. – И вообще, Зоя, мы с ним в одном дворе живем, и уж нам лучше знать: Тучков не такой человек, чтобы без причины двойку получить.
– Ну факт! – подтвердил Антошка Дудкин. Теперь даже Тоня из Зоиной четверки вступилась за меня:
– Зой! А может, и правда, тут нужно чуткость проявить! Может, у него условия какие-нибудь тяжелые или что-нибудь еще…
Зоя помолчала, глядя на меня, потом спросила уже другим тоном:
– Правда это? У тебя что, условия плохие? Я молча кивнул и стал напряженно думать, какие у меня могут быть плохие условия. Зоя тоже кивнула.
– Ну, так! А что тебе мешает заниматься?
– Шу… Шумка, – прошептал я.
– Что? Шум?..
– Шумка, – повторил я громче.
– Какая Шумка?
– Ну, собаку ихнюю так зовут, – пояснила Аглая, а Зина добавила:
– Ее небось за то и прозвали Шумкой, что от нее шум ужасный!
– Лает очень? – спросила меня Зоя.
Я снова кивнул. Шумка действительно временами тявкала.
– Чего же твои родители смотрят?.. – начала было Зоя, по ее перебила Таня Высокова – очень ехидная девчонка:
– Между прочим, как-то странно! У нас целых две собаки и кошка, а я, между прочим, двоек не получаю. На нее накинулась Зинаида:
– Да ты что, совсем некультурная, да? Ты что, не знаешь – у разных людей нервы разные бывают! Мы вон с Васькой как запустим радиолу на полную силу – и нам хоть бы хны, а сосед сверху прибегает и весь трясется: у него от радиолы давление подпрыгивает.
Вот тут Антошка вскочил, выбежал вперед и закричал:
– А я знаю, почему у Лешки такие нервы никудышные! Вспомните! Вы только вспомните, чего он за лето пережил! С козлом – раз!
– Ой! Правда же! – вскрикнула Аглая. – С Бармалеем – два!
– А с черепом! – подхватила Брыкина. – Зойка, если бы ты такое пережила, ты бы до сих пор в психиатричке сидела.
Все, кто не знал о моих приключениях, попросили рассказать о них. Мои защитники принялись за дело с большим жаром.
– Откуда мы знали, что козел такой злющий! – закончил Дудкин. – Мы-то все пошли обедать, а Лешка полтора часа от него по квартире бегал.
На других этот рассказ тоже произвел сильное впечатление. Наверное, не меньше минуты ребята молчали.
Я не смотрел на них, но чувствовал, что они поглядывают на меня.
– Бледный какой! – тихо заметил кто-то.
Мне стало очень жалко себя, О других приключениях Аглая, Зина и Дудкин не успели рассказать. В класс вошла наша учительница Дина Федоровна, высокая, полная, седая.
– Долго заседаете, – сказала она. – Так что же вы решили относительно Леши Тучкова?
Звеньевая отошла от стола, и учительница села за него.
– Дина Федоровна, мы все выяснили, – взволнованно заговорила Зоя. – У Леши очень тяжелые условия дома.
– А-а-а! – протянула учительница и медленно кивнула.
– И еще знаете что, Дина Федоровна… У Тучкова очень плохая нервная система. Просто ужасная нервная система!
– Ах вот оно что! – Учительница снова медленно кивнула.
Тут звеньевая заявила, что мне не строгость нужна, а товарищеская помощь, и несколько человек вызвались со мной заниматься.
– Ну зачем же! – сказала учительница. – Мы уж попросим Климову. Она, правда, не из вашего звена, зато у нее круглые пятерки по арифметике.
Хотя Зоя и стала под конец на мою сторону, Аглая, Зина и Дудкин бранили ее всю дорогу от школы до дома.
– Зойка всегда так, – говорила Аглая, – сначала накинется на человека, а потом разбирается.
– Ну факт! – сказал Дудкин. – А завтра будет удивляться, почему он опять уроков не сделал. А разве он сможет заниматься после сегодняшнего! Глядите – весь скрюченный! Лешка, ну разве ты сегодня заниматься сможешь?
Я еще больше скрючился и отрицательно помотал головой.
– Выбрали звеньевую на свою голову! – вздохнула Зинаида.
Уж не помню, как я доплелся до своей квартиры. У меня еле хватило сил дотянуться до звонка. Мама открыла дверь, и я предстал перед ней, подогнув коленки, свесив голову. Лямки ранца сползли у меня по рукавам до локтей.
– Что с тобой? – спросила мама. Я молчал.
– Побил кто-нибудь?
Мне хотелось поделиться с мамой, рассказать, как плохие условия и расшатанные нервы привели к тому, что я заработал три двойки. Но, даже находясь на грани безумия, я смекнул, что этого делать не стоит. Я шепнул только:
– Нездоровится.
Мама ввела меня в переднюю, сняла ранец, шубу, шапку, пощупала лоб, забралась рукой мне за пазуху.
– Температуры вроде нет. Может, желудок? Не тошнит? Что ты вообще чувствуешь?
– Что-то с нервами, – тихо ответил я.
Мама рассмеялась и шлепнула меня пониже спины.
– Иди! Полежи немного, отдохни и – обедать! На какое-то время я забыл о своем недуге. С аппетитом поел, потом гонял с ребятами во дворе. Дудкин и прочие тоже не вспоминали, что перед ними несчастный человек. Они так вываляли меня в снегу, что мама устроила мне нагоняй.
– Пей молоко и садись делать уроки, – сказала она, надевая шубу. – Я по магазинам пойду.
Вот тут-то и началось!
Только я открыл арифметику, как в комнату явилась Шумка. Заметив, что я смотрю на нее, она села и стала, в свою очередь, смотреть на меня. Я знал, что, если на нее пристально глядеть, она обязательно тявкнет. И она тявкнула. Я отвернулся, уставился в задачу, которую надо было решить, и стал думать о том, как трудно жить в одной квартире с собакой.
Шумка удалилась. Но заниматься я не мог. Я подозревал, что Шумка ушла в переднюю. А находясь там, она может в любой момент залаять, если услышит, что кто-то идет по лестнице. Я просидел минут пятнадцать затаив дыхание, так и не дождался Шумкиного лая и пошел узнать, где она находится. Она дремала под столом в кухне.
Вернувшись к себе в комнату, я снова сел за учебник и прислушался. Теперь в квартире стояла полная тишина. Хотя нет! Слышно было, как вода капает из крапа в умывальнике. Я ужаснулся: вот до чего у меня сдали нервы! Ведь раньше я никогда не замечал таких пустяков.
Я до отказа завернул кран, закрыл дверь ванной и, снова сев за стол, попытался вникнуть в содержание задачи. Но наверху кто-то стал ходить и двигать стулья…
А потом пришла мама и вернулся с работы папа, и мама стала кормить его на кухне. Невнятные голоса родителей доносились оттуда, и не было никакой возможности сосредоточиться.
Я сказал маме, что сделал уроки, а сам решил положиться на помощь Даши Климовой.
Так как в дневнике моем еще не было маминых подписей, я «забыл» его утром дома. Но Дина Федоровна в тот день не вызвала меня. Только в конце дня она взглянула в мою сторону, потом посмотрела на Климову:
– Где там Матрена у нас?
Дашка встала. Она и в самом деле походила на Матрешку: круглолицая, румяная, со светлыми косами. У нее была одна особенность: всякий раз, когда ее вызывали, она шла к доске с таким сияющим видом, словно ее приглашали не урок отвечать, а получать премию.
Вот и теперь она стояла, смотрела на учительницу и улыбалась во весь рот.
– Ну, как там у вас, – спросила Дина Федоровна, – порядок в доме?
– Гы-гы! – засмеялась Климова. – Порядок. За моей спиной сидели Нюся и Тоня.
– Гогочет да гогочет! – шепнула Нюся.
– Как дурочка! Ей палец покажи… – зашептала Тоня. Дина Федоровна покосилась на них, и они умолкли.
– Так вот, Матрена, довольно тебе только для себя отметки зарабатывать. Пора и другим помочь. Я попрошу тебя подзаняться с Лешей Тучковым. У человека очень тяжелые условия дома. Поможешь ему?
– Гы-гы! Помогу, – ответила Дашка, и девчонки за моей спиной снова зашипели.
Это было на предпоследнем уроке. В перемену Даша подошла ко мне. Она уже не улыбалась.
– Если хочешь сегодня заниматься, так пошли ко мне сразу после уроков. У нас нельзя вечером: родители с работы вернутся, брат придет…
Когда уроки кончились, она тут же бросилась вон из класса.
– Эй, Тучков! Ты поскорей, у меня ни минуты…
Выйдя из школы, Климова зашагала так быстро, что мне скоро стало жарко. Некоторое время она молча поглядывала на меня, потом вдруг сказала:
– Тучков! Хочешь, правду скажу?
– Какую правду?
– Дина Федоровна тебя на пушку взяла.
– Что? – не понял я.
– Понимаешь, Дина Федоровна знает, что у меня условия сейчас хуже всех в классе. Она с нами на одной площадке живет.
Я невольно стал замедлять шаги, но Дашка повысила голос:
– Только ты, если хочешь идти, давай не останавливайся. У меня времени – во! – Она провела рукой по горлу. – В общем, понимаешь, Дина Федоровна мне еще вчера сказала: «Пусть, говорит, этот Тучков увидит, в каких условиях люди живут и умудряются хорошо учиться». А вообще-то она знает, что мне с тобой некогда возиться: дай бог самой не отстать.
– А… зачем же мне тогда идти?.. – наконец проговорил я.
– Ну, посмотришь, как мы живем. Если захочешь – потренируешься немножко.
– Потренируюсь?
– Ну да. Решать задачки в трудных условиях. Мы с братом тоже не сразу привыкли. Нас дедушка натренировал.
– Дедушка?!
– Ага. Он артиллерист бывший. В войну батареей командовал.
Я хотел было спросить Дашу, какая связь между решением задачек и командованием артиллерийской батареей, но она стала рассказывать, почему у них дома тяжелые условия. От быстрой ходьбы она запыхалась не меньше меня и говорила отрывисто:
– К нам тетя приехала… мамина сестра… А с нею – три сынишки… Маленькие. Тетя дня на два остановилась… Проездом… И сломала ногу… Скоро месяц в больнице… А сынишки у нас. Бандиты законченные… Ходят на головах… Хоть что им ни говори!
– А… а при чем тут дедушка-артиллерист?
– А при том, что он объяснил нам с братом. Ему знаешь какие задачки приходилось решать?.. Чтобы цель накрыть… Тригонометрические! Мы их еще когда проходить будем! А тут бой идет, грохот кругом… Убьют, того и гляди… Попробуй сосредоточиться! Один раз дедушку ранило, а он все равно расчеты производил…
– И вы натренировались?
– Живенько! Тут главное – не обращать внимания.
Некоторое время я шагал молча. Я чувствовал, что мне следует обидеться на Дину Федоровну, которая не захотела понять, как у меня плохо с нервами. И в то же время было интересно ощутить себя в положении командира батареи и попробовать решить задачку, не обращая внимания на Дашкиных «бандитов».
Улица, куда мы свернули, состояла из ветхих домишек в один или два этажа. Мы шли вдоль правой стороны улицы, а всю левую ее сторону сносили. Одни строения стояли там без стекол в окнах, без крыш, от других остались груды мусора, перемешанного со снегом. Зубастые экскаваторы захватывали этот мусор и с грохотом вываливали его в кузова самосвалов. В иных местах даже мусора не оставалось, и там ползали, утюжа землю, бульдозеры. Рычание моторов, лязг, грохот наполняли улицу. Где-то, как пулеметы, тарахтели отбойные молотки.
– Летом и нас переселят! – прокричала Даша. – Сюда! Пришли!
Дом, в котором она жила, был двухэтажный, деревянный. Когда мы поднялись на второй этаж, дверь, обитая старой клеенкой, открылась, и из нее выскочил мальчишка лет тринадцати, похожий на Дашу. Пальто на нем было распахнуто, фуражка сидела криво. В руке он держал портфель.
– Я пошел… Тебя в окно увидел… Мне еще тетради надо купить, – сказал он и помчался вниз.
Прямо с площадки мы попали в просторную кухню с дощатым полом и с маленькими окнами. Газовая плита здесь была, а водопровода я не заметил.
– Раздевайся! Вешалка тут!
Снимая шубу, я поглядывал на открытую дверь в соседнюю комнату. Там что-то тяжело шаркало и скребло по полу, и несколько голосов кричало хором:
– Дыр-дыр-дыр-дыр-дыр!.. Иногда кто-то выкрикивал:
– Жжжжадный ход!.. Передний ход!..
Звуки эти приближались, и вот я увидел, как из двери в кухню въехал стул. Его толкало в ножки оцинкованное корыто. В корыте сидел мальчишка лет трех, с совершенно круглой головой и оттопыренными ушами. Сзади, елозя по полу на коленках, толкали корыто еще двое мальчишек, такие же круглоголовые и лопоухие. Только одному было лет пять, а другому, наверное, шел седьмой.
– Дашк! Во! Бульдозер! – сказал старший, и все закричали с удвоенной силой:
– Дыр-дыр-дыр-дыр-дыр!..
Стул наехал на мусорное ведро и уперся в стену.
– Жжжжжадний ход! – прокричал «водитель», и его поволокли обратно в комнату.
– Видал? Хочешь потренироваться? – спросила Даша. Я молча кивнул.
– Тогда садись и доставай задачник. А то мне их кормить минут через двадцать. За столом места не хватит.
Я сел за стол, накрытый клеенкой, вынул из ранца учебник и нашел задачу, которую не смог решить вчера. Даша поставила на плиту большую кастрюлю и зажгла газ.
– Читай условие! – приказала она.
– «Два поезда вышли из двух городов навстречу друг другу в одиннадцать часов утра…»
Снаружи дома что-то зарычало, и через секунду там так бухнуло, что посуда на полках зазвенела.
– Опять начала! – заметила Даша, пробуя с ложки суп.
– Кто начала? – спросил я.
– Блямба.
– Кто?..
– Ну, блямбой мы ее зовем. Вон она за окном.
Через дорогу стоял полуразрушенный кирпичный домишко, а возле него подъемный кран на гусеницах. К стреле его была подвешена огромная чугунная гиря, ростом с меня, но только потолще. Я понял, что это и есть «блямба». Рыча, кран повернулся, отвел стрелу с блямбой от дома, затем мотор его взревел, и кран стал быстро поворачиваться в обратную сторону. Блямба ухнула со всего размаха в кирпичную стену, посыпались обломки, взметнулось облако красной ныли, и посуда зазвенела снова.
– Ну, читай давай, не отвлекайся!
– «Два поезда вышли навстречу друг другу в одиннадцать часов утра и встретились в четырнадцать часов того же дня…»
– Дыр-дыр-дыр-дыр-дыр! Жжжжадний ход!
– «Первый поезд проходил в час по сорок пять километров, а второй – пятьдесят километров…»
Бух!
– «Найти расстояние между городами».
– Передний ход! Дыр-дыр-дыр-дыр!..
– Ну, что сначала надо узнать? Сообрази!
Я принялся было соображать, но невольно покосился на открытую дверь слева от меня. Комната за дверью была большая. В глубине ее, боком к двери, стояли две раскладушки, накрытые одеялами. Они как-то странно дергались. Скоро я увидел, как, проталкиваясь между раскладушками, ползет спинка еще одного стула, за нею движется голова «водителя», а за ней – приподнятые зады его братьев.
– Жадний ход!
– Не! Сюда поворачивай! Сюда же, ну! Дыр-дыр-дыр-дыр!..
– Сообразил? – спросила Климова.
Я не только не сообразил. Я начисто забыл условие задачи.
– Ты все-таки думай! А то этак никогда не натренируешься.
Я-то думал… Только не о задачах, а о своих нервах.
– Сообразил?
– Дыр-дыр-дыр-дыр!..
Дашка подошла ко мне, заглянула в мое опущенное лицо.
– Ты что, совсем слабенький, да? Они же в той комнате играют! В таких условиях что хочешь можно решить.
Бух! Этот звук напомнил мне о Дашкином дедушке-артиллеристе, который даже раненый командовал батареей. И мне стало досадно: неужели я не такой человек? Неужели я никогда не смогу командовать батареей?
– Ну, вот чего! – рассердилась Дашка. – Или говори, что первым делом надо узнать, или уматывай отсюда! Некогда мне с тобой…
Я вцепился руками в края стула и, стиснув зубы, уставился в задачник. Даша отошла к плите.
– Дыр-дыр-дыр-дыр-дыр!.. В кухню ехай!
«Никакого мне дела нет до вашего «дыр-дыр-дыр»! – говорил я себе. – Я знаю одно: поезда вышли в одиннадцать часов, а встретились в четырнадцать…»
– Ну! – крикнула Даша.
– Сейчас! – ответил я. – «Вышли в одиннадцать часов, а встретились в четырнадцать…»
– Дыр-дыр-дыр-дыр!.. (Стул, толкаемый «бульдозером», появился в кухне.) Поворачивай! К столу поворачивай!
Краешком глаза я заметил, что стул теперь движется прямо на меня. Я вскочил, передвинул свой стул к другой стороне стола и притянул к себе учебник… «Вышли в одиннадцать часов, а встретились в четырнадцать…»
– Жадний ход! – завопил «водитель». Бух! – раздалось за окном.
– Есть! – закричал я. – Первый вопрос: «Сколько часов пробыли в пути два поезда».
– Во! А ты говоришь! – обрадовалась Дашка. – Решай теперь!
Стул, толкаемый «бульдозером», уперся спинкой в край стола.
– Жжжадний ход! – снова крикнул «водитель», но братья почему-то продолжали толкать.
Ножки стула подъехали под стол, и стул свалился, треснув «водителя» по голове. Тот заревел, но я не обратил на это никакого внимания. Я был в полном восторге от себя.
– От четырнадцати отнять одиннадцать равняется три! – закричал я так, словно вокруг и в самом деле гремела канонада.
– Правильно! – одобрила Даша, вытаскивая «водителя» из-под стула. – Дальше давай!
Я решил задачу, когда три Дашкиных «бандита» играли уже в другую игру: старший ползал по кухне на четвереньках с перевернутым корытом на спине.
– Дашк! Я черепаха, во панцирь у меня! Гав! Гав! Рррр!
Два других братца лупили по корыту старой кастрюлькой и игрушечным ружьем. «Черепаха» бросалась на них и почему-то лаяла, а я в это время кричал:
– Ррррасстояние между городами равняется двести восемьдесят пять километррров!
«Черепаха» налетела на меня и стукнула ребром корыта под коленку. Я чуть не взвыл, но вспомнил, что Дашкин дедушка тоже был ранен.
Я ушел от Климовой, хромая на одну ногу, зато со здоровой нервной системой.